Хрестоматия по теме Дипломатические переговоры (1)

(фрагменты из мемуаров дипломатов)

Подготовлено Чрезвычайным и Полномочным Послом Республики Казахстан, кандидатом исторических наук Смагуловым Агыбаем Дынкеновичем

Из книги Капица М.С. На разных параллелях. Записки дипломата. – 1996. – 479 с.

А.Н.Косыгин – Чжоу Эньлай: переговоры на аэродроме в Пекине 9 сентября 1969 года

Косыгин полетел на похороны Хо Ши Мина в Ханое. По пути самолет сделал остановку в Дели, состоялась встреча (один час) с Индирой Ганди. В Ханое Косыгин попросил Фам Ван Донга сообщить китайским руководителям, что обратно в СССР он хотел бы пролететь через Китай, сделать остановку в Пекине и встретиться с Чжоу Эньлаем. Ответ не сразу поступил. Полетели домой, сели в Душанбе, но тут сообщили, что китайцы согласны. Полетели.

В самолете стали думать, что может дать встреча, какой текст коммюнике предложить Чжоу Эньлаю. Приготовили небольшой текст оптимистического содержания. Председатель Совета Министров увидел, что я сдержанно отношусь к проекту, и спросил, что бы я предложил. Я написал на листе бумаги три фразы и передал ему. Прочитав, он сказал: «Маловато» — и спрятал в правый внутренний карман пиджака.

На аэродроме А.Н. Косыгина встретил Чжоу Эньлай, члены Политбюро скромный ветеран Ли Сяньнянь и активист «культурной революции» рыхлый краснолицый Се Фучжи, заместитель министра иностранных дел Цяо Гуанхуа, заведующий отделом МИД Юй Чжань, временный поверенный Посольства СССР А.И. Елизаветин, сотрудники посольства. Поздоровались, и Чжоу Эньлай повел нас в здание аэровокзала. В просторном зале, куда мы вошли, вдоль стен стояли мягкие диваны, накрытые по китайскому обычаю белыми чехлами. Когда стали рассаживаться, Чжоу Эньлай спросил:

— А где же товарищ Капица?

— Вот он, стоит в середине зала, — ответил А.Н. Косыгин.

Чжоу Эньлай подошел, тепло пожал руку.

— А я вас не узнал, — сказал он. — Вы поседели, значит — постарели.

— Ваша шевелюра тоже покрылась серебром, — ответил я. — Но на наших головах — это, как говорят американцы, не седина старых людей, а седина бизнесменов, деловых людей.

Чжоу Эньлай засмеялся.

— Мы поговорим позднее. Садитесь поближе! — пригласил премьер.

— Эго хорошо, что Чжоу Эньлай по-доброму к вам относится! — услышал я реплику, тихо сказанную А.Н. Косыгиным.

— Только не вздумайте меня оставить здесь послом, — тоже тихо проговорил я.

— Почему?

— Расскажу потом.

Взял толстый блокнот и приготовился записывать беседу. Этот блокнот сохранился у меня до сих пор, и я коротко воспроизведу беседу двух премьеров.

Чжоу Эньлай приветствовал А.Н. Косыгина и поблагодарил за остановку в Пекине. Он передал привет от Мао Цзэдуна и Линь Бяо и спросил, как здоровье А.Н. Косыгина.

— Здоровье хорошее, — ответил гость. — Товарищ Брежнев, члены Политбюро передают привет и добрые пожелания Мао Цзэдуну, Линь Бяо, вам лично.

Чжоу Эньлай поблагодарил.

А.Н. Косыгин спросил, есть ли у Чжоу Эньлая план беседы. С чего начать?

— Вы гость. Сперва выслушаем вас.

Глава Советского правительства сказал, что накопилось так много дел для обсуждения, что говорить о них можно целых три месяца. Но если прошлое связать в один узел и выбросить, легче и проще найти подход к рассмотрению важнейших вопросов.

Чжоу Эньлай заметил, что все старое невозможно выбросить, но нужно заняться главными для настоящего времени вопросами.

— Согласен, — ответил А.Н. Косыгин. — Надо только смотреть вперед, иначе можно утонуть. Для начала можно сказать следующее. Западная печать, все реакционные силы во главе с Никсоном прилагают усилия, чтобы столкнуть наши две великие державы. Наши отношения приобретают в свете этого особое значение... Давайте подумаем, как упорядочить наши отношения, какие шаги следует прежде всего предпринять для преодоления разногласий.

Чжоу Эньлай напомнил, что почти пять лет назад Мао Цзэдун говорил А.Н. Косыгину, что дискуссия между нами по теоретическим вопросам продолжится десять тысяч лет. Косыгин спросил, нельзя ли сократить этот срок, может быть, не понадобится так много времени. Мао Цзэдун согласился сократить время на одну тысячу лет. Но и тогда Мао Цзэдун подчеркивал, что спор не должен сказываться на отношениях двух стран. Если вести спокойную дискуссию, то можно найти пути преодоления разногласий. Чжоу Эньлай добавил, что мы и в три года не уложимся, чтобы рассмотреть накопившиеся вопросы, а в нашем распоряжении всего три часа.

После такой краткой разминки Чжоу Эньлай отметил, что главный вопрос — это вопрос о границе. Определенно заявляем, что у Китая нет территориальных притязаний к СССР. Мы за то, чтобы на основе существующих договоров урегулировать вопрос о тех участках границы, которые оспариваются той или иной стороной. Если не вести переговоры, то пограничные столкновения будут продолжаться, хотя китайская сторона занимает пассивную позицию. Нужно сделать так, чтобы вооруженные силы обеих сторон не соприкасались в спорных районах.

— А что такое спорные районы? — спросил А.Н. Косыгин.

Чжоу Эньлай пояснил, что советской стороне это станет ясно, когда начнутся переговоры о границе. Мы передадим карты. Сейчас же можно сказать, что те места, где произошли столкновения, являются спорными. Советская сторона утверждает, что китайцы хотят войны. Но мы проводим «культурную революцию», зачем нам война. Китай обладает обширной территорией, ее у нас достаточно. Мы — коммунисты, нам не нужна экспансия. Мы не имеем войск за границей. Будьте уверены, мы не намерены устраивать провокации на границе. Советская же сторона постоянно держит большой контингент войск на Дальнем Востоке. Да, американцы провоцируют столкновения между двумя великими державами, но мы никогда не были инициаторами провокаций. Ведутся толки о возможности превентивного нападения. Но это агрессия, война. Мы заявляем, что в этих случаях будем сопротивляться до конца. Но мы этого не хотим.

Вопросы о границе, — продолжал премьер, — должны решаться мирным путем. Обе стороны могут найти решения. Для этого нужно избегать вооруженных конфликтов, вывести войска обеих сторон из спорных районов, чтобы они не соприкасались. Если острова спорные, нужно убрать войска оттуда. Не делать ни одного выстрела. Исходя из такой позиции искренне, можно найти подходы к решению.

Далее Чжоу Эньлай перешел к вопросу о судоходстве на пограничных реках. Достигнуты некоторые соглашения по техническим вопросам, — сказал он. — Значит, можно договориться. Если так, то продвижение вперед обеспечено, империалисты не смогут спровоцировать столкновения.

Мы получили от вас письмо. Но это был напряженный момент. Громыко выступил с докладом, с которым мы не можем согласиться: это подталкивание к войне. Затем имел место инцидент в Синьцзяне — спорный район там по китайскую сторону границы. Вы окружили китайский отряд танками и уничтожили 20 человек, взяли в плен двоих. Но Китай ведь не находится в состоянии войны с СССР. Советская сторона далеко зашла. Теперь вы приехали, желаете вести переговоры. Мы согласны вас принять, поговорить о межгосударственных отношениях. Если стороны желают вести переговоры, нужно начинать с вопроса о границе, избегать конфликтов.

А.Н. Косыгин: Характер дискуссии бывает разный. Дискуссия, выливающаяся в оскорбления, не помогает решить какие-либо проблемы, а вызывает лишь отчуждение, озлобление. Мы за нормальную дискуссию.

Коснувшись вопроса о границе, А.Н. Косыгин сказал, что он — один из главных. В Советском Союзе, Мао Цзэдун это хорошо знает (ничего не могу сказать о Линь Бяо), не хотят войны, борются против угрозы войны, и, конечно, никому в голову не может прийти мысль о войне с Китаем.

— Линь Бяо всегда поступает в соответствии с идеями Мао, — заметил Чжоу Эньлай.

— Я с ним не знаком, — ответил А.Н. Косыгин. — Но Мао Цзэдун и вы хорошо знаете, что к войне с Китаем не призывает в СССР никто. Несмотря на это, напряжение существует. Одна из причин — осложнения на границе. У нас есть желание урегулировать пограничный вопрос на основе доверия. Придерживаемся тех же принципов, которые вы высказали, а я подтвердил. Если мы не договоримся о принципах, то, собравшись, наши чиновники будут говорить столько времени, сколько, по мнению Мао Цзэдуна, продлятся разногласия. Твердо скажем: существует граница — это закон. Но есть вопросы, требующие уточнения (вопрос об островах, могут возникнуть другие вопросы). Мы даем твердые указания представителям сторон вести переговоры на основе этого принципа, и если они заходят в тупик, то мы проводим консультации, чтобы не доводить до того, что они поспорят и разойдутся. Если такие условия приемлемы, то мы уполномочены заявить, что согласны, чтобы делегации начали переговоры. Где — не имеет значения.

Чжоу Эньлай вновь отметил, что между нашими партиями существуют разногласия по принципиальным вопросам марксизма-ленинизма.

— Откровенно скажу, ваша партия отошла от марксизма-ленинизма, — добавляет он.

— Если вы начнете наклеивать такие ярлыки, — прерывает А.Н. Косыгин, — то вспыхнет спор. Я ведь могу сказать еще острее, но пользы не будет. Поэтому давайте говорить так, чтобы не задевать друг друга.

— Объективный факт в том, что разногласия существуют, и дискуссия будет продолжаться. — Ссылается на то, что Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин тоже вели дискуссию остро, но это была принципиальная критика. — Такая дискуссия будет продолжаться, так как есть серьезные разногласия. И это не должно влиять на отношения между двумя странами.

Далее Чжоу Эньлай стал рассуждать, почему обстановка на границе напряженная. Упрекал СССР в наращиваний войск на Дальнем Востоке. КНР в свою очередь вынуждена пойти на некоторую мобилизацию, но это чистая оборона.

— Напряжение на границе связано с историей, — продолжал Чжоу Эньлай. — Не можем сказать, что между нашими странами нет договоров о границе. Договоры нехорошие, но мы не требуем их аннулирования, не стремимся к территориальным приобретениям. На основе этих договоров будем искать урегулирования вопроса о спорных районах.

А.Н. Косыгин: Не возражаю.

— Вместо старых договоров нужно будет подписать новый договор, — отметил Чжоу Эньлай. — Сохранение существующего положения на границе означает, что вы остаетесь там, где находитесь, мы — тоже. При этом необходимо избегать вооруженных конфликтов. Войска из спорных районов должны быть выведены, не соприкасаться.

А.Н. Косыгин: Против сохранения существующего положения на границе мы не возражаем. А если есть спор: вы утверждаете, что остров ваш, мы заявляем, что он наш?

Чжоу Эньлай: Надо посмотреть, кто там проживает.

— Кое-где никто не проживает, — замечает А.Н. Косыгин и продолжает. — Сегодня определить основные принципы не можем. Надо договориться, начать переговоры. Ясна линия границы — она принимается. Есть спорные вопросы, их надо решать. Предлагаем: правительства обеих стран назначают делегации и начинаем переговоры. Если мы будем считать, где у кого сколько войск, не договоримся. Заверяю, что по нашей вине конфликтов не будет, но при условии, что и ваши люди не будут выходить на территорию СССР, не будут нарушать границу. Если у ваших пограничных властей есть вопросы, пусть корректно обращаются, мы рассмотрим (прогон скота, заготовка сена). Я понял, что вы полчаса назад со своей стороны высказались за переговоры о границе. Мы согласны. Доложим в Москве, и в течение недели выскажем свои предложения. Мы согласны и с принципом, что принимается существующая граница и ведутся переговоры.

Чжоу Эньлай: Вы слишком упрощенно формулируете вопрос. Если хотим разрешить проблему границы, нужно уточнить два момента: о договорах и о сохранении существующего положения.

— Существующее положение признаем, договоры сохраняют силу. В чем здесь упрощение? — спрашивает А.Н. Косыгин.

Чжоу Эньлай повторяет, что договоры неравноправные, но это не значит, что их хотят аннулировать. Надо учитывать реальное положение. У некоторых островов китайское население ловит рыбу, на островах пасет скот, ведет хозяйственную деятельность. Поэтому стороны должны урегулировать вопрос о границе на основе договоров и с учетом существующего положения. Но для этого потребуется время. Сейчас же речь идет о принципах.

А.Н. Косыгин отмечает, что ему приходится повторять все сначала. Нет у нас разногласий насчет того, чтобы руководствоваться существующей границей. Но сразу появляется острая проблема: наши пограничники скажут, что остров наш, а ваши — он принадлежит Китаю. Нужно кардинально решить, кому он принадлежит. Вы говорите: отвести войска. А зачем? Мы отведем наших пограничников на 10 км, а китайское население займет это место, и окончится дело конфликтом. Это не кардинальное решение. Предлагаем дать приказ: возникает вопрос (сено, скот, рыба), пусть по-товарищески поговорят с нами, мы дадим соответствующее указание погранвластям. Мы, возможно, в свою очередь, будем обращаться к вам. Вместо вооруженных столкновений погранпредставители должны встречаться и договариваться.

Чжоу Эньлай: Если имеется спор, то район будет называться спорным.

А.Н. Косыгин: Не могу дать ответ, надо конкретно рассматривать ситуацию.

— То, о чем мы говорим, является частью временных мер, которые состоят в следующем. Первое: сохраняется существующее положение границы; второе: не допускаются вооруженные столкновения; третье: разводятся войска в спорных районах, где линия границы не совпадает. Если этого недостаточно, добавим ваше заявление: в случае возникновения проблем пусть погранвласти договариваются. Это временные меры. Доложите их Политбюро.

А.Н. Косыгин замечает, что для доклада все должно быть ясно. Итак, первый пункт гласит: строго соблюдается существующая граница. Согласны?

Чжоу Эньлай: Строго сохраняется существующее положение границы.

— Что это значит?

— Означает поддержание существующего положения границы, сохранение статус-кво. О линии границы не говорится, так как она в ряде мест не определена.

А.Н. Косыгин: Второй вопрос: где спорные места? Мы считаем остров своим, вы — своим. Людей нет. Туда никто не ходит — ни ваши граждане, ни наши. Значит, сохраняется статус-кво, пока не будут закончены переговоры? Следующий вопрос: не допускать вооруженных столкновений. Если соблюдается статус-кво, никто стрелять не будет.

Чжоу Эньлай: Наше население выходит на некоторые острова, затем возвращается. Всегда так было.

А.Н. Косыгин: Ваши граждане хотят выйти на остров и оттуда ловить рыбу. Погранзаставы договариваются?

Чжоу Эньлай: Спорные острова, спорные районы — это те места, куда ходило китайское население после освобождения.

А.Н. Косыгин: Конфликтов не было почти 20 лет. Пограничники договаривались по хозяйственным вопросам. Надо это делать и сейчас. Согласны?

Чжоу Эньлай: Сохранение статус-кво означает, что если граждане КНР занимались где-то хозяйственной деятельностью, пусть занимаются и теперь.

А.Н. Косыгин: Пусть ваши пограничники обращаются к советским. Но этот простой вопрос может стать непростым, если местные власти поймут, что могут всем скопом занимать острова. Нужно, чтобы пограничники восстановили те хорошие отношения, какие существовали до возникновения конфликтов.

Чжоу Эньлай: Каждый год наше население...

А.Н. Косыгин: Но каждый раз пограничники договаривались по этим вопросам, и не было никаких недоразумений. Этот порядок и нужно сохранить.

Чжоу Эньлай: Обращаться к вам за разрешением означает, что это место принадлежит вашей стране.

А.Н. Косыгин: Так было 20 лет.

Он излагает свой вариант временных мер. Первое: сохраняется существующее положение на границе; второе: все вопросы, связанные с выходом населения на оспариваемые территории, согласовываются и решаются пограничниками; третье: принимаются меры к тому, чтобы не было вооруженных конфликтов на границе. При этих условиях никаких военных столкновений не будет. Кстати, не ясно, что такое спорный вопрос.

Чжоу Эньлай: спорных вопросов много, но районов, где китайское население ведет хозяйственную деятельность, мало. Можно договориться, что на такой-то остров китайцы ходят ловить рыбу, пасти скот, косить траву. Эта договоренность не затрагивает суверенных прав, вопроса о принадлежности.

А.Н. Косыгин: Согласен.

Чжоу Эньлай: Жители, выходящие с целью хозяйственной деятельности, не будут носить орркие.

А.Н. Косыгин: Это само собой разумеется.

Чжоу Эньлай подчеркивает, что речь не будет идти о разрешении выхода с целью хозяйственной деятельности, а согласовывается вопрос, где будет осуществляться хозяйственная работа.

А.Н. Косыгин: Согласен.

Чжоу Эньлай вновь уточняет: это не значит, что район принадлежит вам или нам. Он вновь возвращается к вопросу о войсках в спорных районах. Они должны быть выведены из всех спорных районов.

А.Н. Косыгин: Это трудно будет сделать. Рядом с так называемыми спорными островами есть погранзаставы. Что же их — закрывать?

Чжоу Эньлай: Не надо. Пусть лишь пограничники не ходят в спорные районы.

А.Н. Косыгин: Изучим, но при условии, что нет никаких нарушений наших прав.

Дальше заходит разговор о рыболовстве. Чжоу Эньлай, сославшись на то, что кета во время нереста идет по советской, более глубокой акватории реки, сказал, что китайским рыболовам приходится переходить за главный фарватер.

А.Н. Косыгин: Это сложный вопрос, и я не осведомлен подробно об этом деле. Если бы китайская сторона изложила свои соображения, мы обсудили бы их. Нужно соблюдать соглашение о рыболовстве, которое подписано еще до обострения отношений.

Чжоу Эньлай замечает, что по этому делу можно поговорить отдельно. У правительства КНР одно стремление — избегать вооруженных конфликтов. Не только пограничные заставы, но и войска, патрули должны быть вежливыми. Самолеты не должны пересекать границу.

А.Н. Косыгин: Будет дано категорическое указание ВВС ни в коем случае не пересекать границу.

Чжоу Эньлай: Ваши войска не должны стрелять по нашему берегу, наши — по вашему.

А.Н. Косыгин: Согласен.

Чжоу Эньлай: Вы доложите Политбюро, я доложу Мао Цзэдуну, Линь Бяо, Политбюро и по дипломатическим каналам обменяемся документами, подтвердим нашу договоренность. Если будут разногласия по формулировкам, свяжемся через МИДы.

Условились прислать документы друг другу через неделю. Далее премьер-министры договариваются не использовать на границе громкоговорители для нападок друг на друга; делегации для переговоров будут определены в течение двух недель, их будут возглавлять заместители министров иностранных дел, переговоры будут вестись в Пекине. Решили также принять меры к улучшению работы железнодорожного и воздушного транспорта, восстановить ВЧ-связь. Условились поручить хозяйственным организациям проработать предложения о восстановлении экономических и торговых связей.

А.Н. Косыгин: В Советском Союзе составляется новый пятилетний план (1971 —1975 гг.). Плановые органы могли бы учесть и пожелания китайской стороны.

Чжоу Эньлай говорит, что КНР к этому не готова. Начнем с повышения торгового обмена в 1970 г. По некоторым вопросам (вы нам — лес, мы вам — свинину) можно договориться на несколько лет вперед. К вопросу о сотрудничестве в рамках пятилетних планов вернемся в 1971 г.

А.Н. Косыгин: Еще один вопрос. Не пора ли вернуть послов?

Чжоу Эньлай: Вопрос поднят правильный. Доложу Политбюро и Мао Цзэдуну.

А.Н. Косыгин предлагает возобновить обмен информацией по международным вопросам.

Чжоу Эньлай: Доложу Политбюро.

Глава Советского правительства заявил под конец, что советское руководство хотело бы, чтобы отношения между СССР и КНР, в первую очередь межгосударственные, постепенно налаживались; мы будем делать все возможное, чтобы вместе решить все острые проблемы и постепенно перейти к товарищеским отношениям. Благодарит за встречу.

Чжоу Эньлай заявил, что о состоявшейся беседе доложит Мао Цзэдуну. Мы ведем спор, есть разногласия по многим вопросам, и это привело к противоречиям. Понадобится время, чтобы исправить положение. Ваша поездка, хотя вы прилетели извилистым путем, не пройдет даром, есть результаты. Многие вопросы не решены, но положено хорошее начало.

— Чем закончить нашу встречу? — спросил Чжоу Эньлай. — И предложил опубликовать краткое сообщение о том, что Председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин остановился проездом в Пекине и состоялась откровенная и полезная беседа глав двух правительств.

А.Н. Косыгин: Почти совпало. Зыркнув на меня, он достал из правого внутреннего кармана лист бумаги и зачитал текст: «11 сентября 1969 г. по взаимной договоренности в Пекине состоялась встреча Председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина, возвращавшегося из ДРВ в Москву, с Премьером Госсовета КНР Чжоу Эньлаем. Обе стороны откровенно разъяснили свои позиции и провели полезную для обеих сторон беседу». Далее шло перечисление лиц, присутствовавших на встрече.

Чжоу Эньлай принял наш проект и пригласил на обед. Стол был богатейший. После того, как мы вытерли лицо и руки прохладными влажными салфетками, стали подавать блюда. Пекинская утка, карп в сладком соусе, трепанги... Чжоу Эньлай любил застолье, он прирожденный тамада, произносил теплые, приятные тосты. За хорошей, веселой беседой, согретой семидесятиградусным маотаем, быстро пролетело время. И вот мы уже прощаемся с китайскими хозяевами у трапа самолета.

Основные переговоры

Несколько дней делегации разрабатывали директивы для переговоров по пограничным вопросам. Определенные заделы имелись со времени консультаций в 1964 г. Но этого было мало. Тогда речь шла об уточнении линии границы на отдельных участках и оформлении протоколом. Теперь мы готовили и другой вариант — проверку всей границы, уточнение ее на тех участках, где появились отклонения от договорной линии (допускалась корректировка линии границы на этих участках в ту или иную сторону до пяти километров), и заключения нового договора. Вместе с тем категорически отвергалось включение в новый договор положения, повторявшегося Чжоу Эньлаем, будто граница была установлена на основе неравноправных Договоров, поскольку такое положение было неверным по существу  рассматривалось нами как мина замедленного действия под всей границей.

Советское правительство поручило переговоры первому заместителю министра иностранных дел СССР В.В. Кузнецову, скромному, мудрому работяге-дипломату, за плечами которого был опыт инженерной стажировки в США еще до войны, директора крупного завода, одного из руководителей Госплана, председателя ВЦСПС, посла СССР в Китае. Делегация являла собой крепкую команду, в которую входили начальник штаба погранвойск генерал В.А. Матросов, заведующий отделом Управления планирования МИД видный китаевед С.Л. Тихвинский, крупный юрист Е.Н. Насиновский, советник Первого Дальневосточного отдела МИД Л.А. Кубасов и другие. Китайское правительство назначило главой своей делегации Цяо Гуаньхуа, работавшего с Чжоу Эньлаем в Чунцине, где мы и познакомились. Это был высоко- образованный и опытный политический деятель, хороший оратор — Василию Васильевичу предстояло состязание с сильным оппонентом. Хорошее настроение, однако, скоро испортилось.

Перед началом переговоров, 7 и 8 октября 1969 г. в Китае были опубликованы материалы, в которых повторялись беспочвенные утверждения, что договоры, определившие границу между КНР и СССР, неравноправны. На Советский Союз валили ответственность за обострение положения на границе, подчеркивали, что «между Китаем и СССР существуют непримиримые разногласия» и «борьба между ними будет продолжаться в течение длительного времени». Это не предвещало плавного и успешного хода переговоров.

И действительно, переговоры сразу же зашли в тупик. Китайский представитель, ссылаясь на несуществующую «договоренность глав правительств», стал требовать признания «спорных районов» на территории СССР (а это составляло ни много ни мало как 33 тысячи кв. км) и «развода войск из соприкосновения в спорных районах». Но такой «договоренности» не было и быть не могло. Советская сторона исходила из того, что за основной принцип переговоров берется признание существующей границы, а до завершения переговоров стороны должны находиться там, где были в момент встречи глав правительств, то есть 11 сентября 1969 г. Что касается конкретных и сугубо специальных вопросов, связанных с пограничным урегулированием, то ими предстояло заняться делегациям, назначенным правительствами двух стран. Главы правительств были едины в том, что обе делегации, начиная переговоры, должны руководствоваться основополагающими принципами, а именно: урегулирование пограничных вопросов осуществляется на основе действующих русско-китайских договорных документов; стороны не имеют никаких территориальных претензий друг к другу и будут строго сохранять status quo на границе. Вместе с тем во время встречи и в ходе обмена письмами после нее советская сторона не приняла китайские формулы «спорные районы», «вывод войск из спорных районов» и порядка ведения хозяйственной деятельности. Не было также договоренности до начала рассмотрения собственно пограничных вопросов предварительно заключить соглашение о сохранении status quo на границе.

И тем не менее мы настойчиво продолжали переговоры. Русско-китайские договорные документы в подавляющем большинстве были подписаны более 100 лет назад. Граница никогда полностью не демаркировалась, в ряде мест разрушились пограничные знаки, произошли изменения в рельефе местности, некоторые положения документов, построенных на нормах вековой давности, нуждались в модификации и т.д. Было бы полезно для обеих сторон произвести уточнение линии границы, подтвердить ее там, где она совпадала с договорной, и уточнить там, где она по-разному обозначалась сторонами, урегулировать все пограничные вопросы, заключить новые договоры о прохождении линии границы и о режиме границы (провести демаркацию с применением современных средств и превратить границу в границу дружбы и сотрудничества).

Чтобы сдвинуть переговоры с мертвой точки мы разработали и представили партнерам свой проект соглашения о status quo, и 11 февраля 1970 г. советская делегация передала его китайской делегации. 8 июля 1970 г. мы предложили рассмотреть прохождение восточной линии границы, организовать новую встречу глав правительств. В июле же мы призвали сделать публичное заявление от имени двух правительств, что стороны не имеют территориальных претензий друг к другу, твердо намерены сохранить status quo и нормальную обстановку на границе, что ни у СССР, ни у Китая нет намерения вести переговоры с использованием угрозы силой; мы согласились также с идеей развода вооруженного персонала, но не в так называемых «спорных районах», а в заранее согласованных местах, и внесли конкретные предложения о местах и порядке развода. 17 сентября 1971 г. советская сторона выступила с новым проектом соглашения о status quo, в котором старалась сблизить свою позицию с китайской, в частности о понимании status quo, о хозяйственной деятельности, разводе вооруженного персонала, неприменении силы или угрозы силой. 6 марта 1973 г. советская сторона смогла передать китайской стороне проект межгосударственного соглашения о прохождении линии границы в ее восточной части, тщательно разработанный и согласованный с многими ведомствами и местными властями; реализация этого предложения позволила бы уточнить линию границы по рекам и провести ее по фарватеру, сняла бы многие вопросы, которые выдвигались китайской стороной, многие практические проблемы судоходства и т.д.

Все эти предложения были отклонены. Без заключения соглашения о status quo, заявляли китайские представители, нельзя приступить к уточнению прохождения линии границы, в том числе и к рассмотрению советского проекта соглашения по восточному участку, а без признания «спорных районов» не может быть соглашения о status quo. Все более становилось ясным, что китайская сторона не хочет договоренности, а использует переговоры для давления на советскую сторону в расчете подчинить Советский Союз своему курсу, для разрыхления границы. Переговоры она вела под пропагандистский аккомпанемент, утверждая, будто СССР намерен «погубить» Китай, «ведет подготовку к войне против КНР». Тогда мы разработали проект соглашения о взаимном ненападении вооруженными силами, включая ядерные, и Советское правительство передало его китайскому правительству 8 июля 1970 г. В январе 1971 г. А. А. Громыко вызвал меня и спросил, не предложить ли Китаю заключить договор о неприменении силы в какой бы то ни было форме, включая обычное, ракетное и ядерное оружие. Проект должен быть четким и коротким. Я сказал, что идея хорошая. Вместе с мидовскими юристами мы в тот же день подготовили такой проект, министр внес его на утверждение, и 15 января посол СССР передал его МИДу КНР.

Китайская сторона встретила проект без энтузиазма, предложила включить соответствующую статью в соглашение о status quo. Советская сторона согласилась, но дело не продвинулось, поскольку китайская сторона потребовала принять концепцию «спорных районов». Не приняла китайская сторона и переданное ей 14 июня 1973 г. предложение заключить договор о ненападении между СССР и КНР с применением любых видов оружия на суше, на море и в воздухе. Мы в МИДе возлагали особые надежды на заключение такого соглашения, его текст был продиктован мне министром.

Тем не менее на границе стало спокойнее. Инциденты все же были. В том числе крупные.

Шшшшшшшшшшшшшшш

Китайская политика все более поворачивала вправо. Были нормализованы отношения с США и Японией. 12 августа 1978 г. был подписан договор о мире и дружбе с Японией, которому Пекин стремился придать антисоветскую направленность (статья о гегемонии). Пекин даже пытался организовать всемирный фронт борьбы против СССР, призывая под знамена этого блока не только «третий мир» (развивающиеся страны), «второй мир» (развитые капиталистические страны Европы, Японию и восточноевропейские социалистические государства), но и «первый мир» — США. Китайское правительство выступало против Заключительного акта совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, против всякого разговора о разоружении. Уничтожались остатки структур советско-китайских связей, сложившихся в 50-е годы. Очередь дошла и до договора о дружбе, союзе и взаимной помощи. Китайские власти давно грозились отказаться от договора, и 3 апреля 1979 г. Постоянный комитет Всекитайского собрания народных представителей принял решение, что договор, подписанный 29 лет назад, продлеваться не будет, поскольку изменилась обстановка, и он давно уже существует номинально. Одновременно китайская сторона выражала готовность начать переговоры между двумя странами об «урегулировании нерешенных вопросов» между СССР и КНР и об «улучшении отношений».

Мы давно готовились к этому акту правительства Китая. Думали над тем, как среагировать на денонсацию договора. Высказывалась идея вообще не реагировать. Эта идея мне нравилась, но я знал любовь руководства к различным заявлениям и понимал, что молчанием не ограничиться. Созвал своих сотрудников и предложил устроить своеобразный конкурс на лучший текст заявления. Выбрали один проект и начали его дорабатывать. Министр время от времени требовал показать ему, что у нас получилось, ко дню денонсации договора заявление было готово, и в тот же день Политбюро утвердило его без поправок. Текст был резким; китайским руководителям был брошен упрек в перерождении и предательстве. Подчеркивалось также, что в Советском Союзе неизменно сохраняется глубокое уважение к китайскому народу, к его истории и культуре, что не существует объективных причин для отчуждения, а тем более противоборства народов наших стран.

Практическое обсуждение переговоров началось в июне 1979 г. Сначала Брежнев сказал по венгерскому телевидению 1 июля, что мы и сейчас готовы к переговорам и нормализации отношений, «но, разумеется, не за счет интересов третьих стран». Задачей переговоров, указывалось в памятной записке МИД СССР от 4 июня 1979 г., которую вручил временному поверенному в делах Посольства КНР Тянь Цзэнпэю министр иностранных дел А.А. Громыко, должны быть нормализация и улучшение отношений на основе принципов мирного сосуществования.

Переговоры открылись в Москве 27 сентября 1979 г. Делегации возглавляли заместители министров Л.Ф. Ильичев и Ван Юпин. Я был заместителем главы делегации СССР. Переговоры проходили в уютном особняке МИД СССР на улице А. Толстого, построенном в конце прошлого столетия Саввой Морозовым.

25 сентября делегации встретились, чтобы представить друг другу членов делегаций. С 27 сентября по 12 октября состоялись предварительные встречи, в ходе которых делегации высказали свои соображения о порядке работы, обсудили повестку дня. Договорились, что пленарные заседания будут проводиться 1-2 раза в неделю или по согласованию между сторонами, под председательством в порядке ротации глав делегаций, что местом переговоров будут поочередно Москва и Пекин, переговоры будут носить закрытый характер. Китайская делегация представила свой проект повестки дня, в котором основной акцент делался на обсуждении и урегулировании нерешенных вопросов межгосударствевнных отношений и вопроса об устранении препятствий на пути нормализации отношений двух стран; после этого в соответствии с результатами переговоров предполагалось разработать нормы межгосударственных отношений, соответствующие документы и подписать их.

Советская делегация знала; стоит начать обсуждение «препятствий», и переговоры окажутся в непроходимых джунглях, тем более, что два из трех «препятствий» касались отношений СССР с третьими странами и вообще не подлежали обсуждению на советско-китайском форуме. Вот они, эти препятствия:

— СССР должен сократить до уровня 1964 г. свои войска вдоль границы с КНР;

— Советский Союз должен вывести свои воинские часта из МНР;

— СССР должен прекратить оказание поддержки Вьетнаму.

Советская делегация ответила, что обстоятельства, предшествовавшие переговорам, реалии советско-китайских отношений, итоги нашей переписки и политическая логика побуждают нас выделить в качестве первоочередного и важнейшего вопроса переговоров выработку принципов (или норм) взаимоотношений между СССР и КНР, не возводя на подступах к нему никаких дополнительных трудностей и не втягиваясь в длительную дискуссию вокруг повестки дня.

В конечном счете делегация предложила работать без повестки дня, добавив, что обе стороны могут ставить на обсуждение любые вопросы отношений между двумя странами, которые считают необходимым рассмотреть. Ван Юпин согласился. Это было 12 октября. 17 октября состоялось первое пленарное заседание. Но прежде чем перейти к нему, расскажу об атмосфере. Во время переговоров я наблюдал за каждым участником спектакля и делал записи в блокноте. Этот блокнот в малиновой обложке передо мной.

Главы делегаций были непохожи. Ван Юпин — подтянутый, с хорошими волосами, зачесанными назад, спокойный и ровный человек, был одет в серый костюм (френч и брюки), часто курил, затягиваясь и выпуская дым через нос, внимательно слушал выступление партнера, сложив руки одна на другую под подбородком, говорил тихо. Л.Ф. Ильичев был живой, подвижный человек, сидел как на шарнирах, говорил артистически, то понижая, то поднимая голос. Когда выступал глава советской делегации, китайские представители слушали внимательно, не выражая никаких эмоций, а во время выступления своего шефа волновались, о чем говорили увеличившиеся сосуды на лбах, покраснение лиц, записывали. Во время перерыва протоколист приглашал всех в соседний зал, где были сервированы блинчики с яблоками, шашлычки, пирожки, чай, кофе; для желающих были и более крепкие напитки. Поэтому вторая часть заседания после перерыва проходила живее, более эмоционально.

Переговоры велись так. Председательствующий в развернутом виде обосновывал свою позицию. Члены другой делегации задавали вопросы, кратко высказывались. После перерыва и ланча выступал с краткими комментариями глава другой делегации, добавляя при этом: «Подробнее свои соображения изложу на очередном заседании». Следующее заседание начиналось с его выступления, затем объявлялся перерыв с ланчем, а после перерыва стороны дискутировали.

Китайская сторона предлагала строить переговоры в виде беседы, диалога. Мне тоже диалог нравился больше: я всегда выступал без написанного текста, читать речь я просто не умел. Л.Ф. Ильичев предпочитал вести переговоры путем обмена речами; он считал такую манеру более удобной, точной и более безопасной.

Каждый раз после заседания готовилась записка в Политбюро, в которой излагалось основное содержание сказанного на встрече. Сначала и наверху в ходе переговоров были надежды на сдвиг в советско-китайских отношениях. Но когда стало известно, что китайская сторона ничего не привезла с собой, кроме требований об устранении «препятствий», надежды поблекли, интерес к переговорам упал.

Обосновывая необходимость выработки Декларации о принципах взаимоотношений между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой, глава советской делегации сказал на заседании 3 октября 1979 г.: «Вопрос о принципах взаимоотношений между СССР и КНР приобрел сейчас особую актуальность в связи с той новой ситуацией, которая создается в результате непродления срока действия договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР от 1950 г. С прекращением действия договора основная политико-юридическая база, на которой строятся наши отношения, утрачена. А раз это так, то, естественно, необходимо заложить новую основу, которая регулировала бы их. Без такой политико-юридической основы трудно найти подходы к решению любых конкретных проблем. Обе стороны заявляли о готовности строить наши отношения на базе принципов мирного сосуществования. Вот давайте это и оформим».

Советская делегация передала китайской делегации проект Декларации о принципах взаимоотношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Китайской Народной Республикой. Декларация состояла из преамбулы, восьми статей и занимала менее 3,5 страниц. В ней фиксировалось стремление сторон строить и развивать отношения друг с другом на основе соблюдения мирного сосуществования, включая принципы полного равноправия, взаимного уважения государственной независимости и суверенитета, территориальной целостности, невмешательства во внутренние дела друг друга, неприменения силы и угрозы силой, взаимной выгоды. Проект содержал обязательство сторон не претендовать на какие-либо особые права или гегемонию и выступать против чьих бы то ни было притязаний на гегемонию в мировых делах. Проект предусматривал меры по поддержанию в двусторонних отношениях атмосферы взаимного уважения и доверия, а также соответствующий механизм взаимных консультаций. Наконец, в проекте Декларации выражалась в общей форме готовность сторон содействовать расширению и углублению торгово-экономических, научно-технических, культурных и других связей между ними.

Ван Юпин вручил предложения китайской стороны, заявив, что пока не урегулированы нерешенные вопросы между нашими странами, не устранены препятствия (сокращение советских войск на Дальнем Востоке, вывод воинских частей из МНР, прекращение поддержки Вьетнама «в вооруженных провокациях против Камбоджи» ), невозможно улучшение отношений между нашими странами. Это касается и выработки принципов отношений.

Переговоры шли спокойно, и вдруг глава китайской делегации на заседании 22 ноября взял весьма задиристый тон. «Государственная политика КНР — это борьба против гегемонии, защита мира во всем мире, — заявил он. — Советский Союз проводит политику гегемонии не только в отношении Китая, но и всего мира, угрожает применением силы не только против КНР, но и других стран мира. Пока существует гегемония, пока есть угроза миру, Китай будет вести борьбу совместно со всеми силами, выступать против гегемонии и угрозы миру. Все вопросы, выдвинутые Китаем, необходимо обсудить и урегулировать, чтобы нормализовать отношения. Пустые разговоры о принципах мирного сосуществования, неприменения силы не приведут к улучшению отношений».

Температура переговоров повышалась, голоса звучали громче, но делегации держали обстановку под контролем. Даже неприятные вещи говорились спокойно. Позиции сторон разделяет большая дистанция, подчеркнул Ван Юпин, имеются принципиальные разногласия, для преодоления которых потребуется время. Он предложил на этом закончить первый раунд переговоров.

Советская делегация решила в заключение дать общий обзор и оценку состоявшихся переговоров и закончить их в оптимистическом ключе. Нападкам Ван Юпина к тому же требовалось, по принятой практике, дать отпор. «Нам говорят, — заявил Л.ф. Ильичев, — что в советском проекте Декларации обойдены молчанием реальности, не выдвинуты никакие конкретные меры по урегулированию отношений между Советским Союзом и Китаем. А жить в мире, не прибегать к оружию, сотрудничать и решать вопросы мирным путем — не конкретные вопросы? А общепризнанные принципы, если они приняты обеими сторонами, — не конкретные вещи? Во всем мире так фиксируются отношения. Более чем странно не признавать ключевыми и практическими принципы мирного сосуществования, обязательства воздерживаться от применения силы в какой бы то ни было форме или угрозы ее применения, обязательства не применять друг против друга вооруженные силы с использованием любых видов оружия, включая обычное, ракетное и ядерное, обязательства не претендовать на какие-либо особые права или гегемонию в Азии или в мировых делах, выступать против чьих бы то ни было притязаний на особые права в Азии или в мировых делах, обязательства прилагать усилия для утверждения в двусторонних отношениях атмосферы взаимного уважения и доверия, обязательства, не направленные против третьих стран. Как же можно добиться улучшения отношений двух стран, если все это отодвигается в сторону и при этом заявляется, что советская Декларация «не содержит ничего, кроме «общих принципов» и «не может быть принята за основу»? На другой основе нормализация советско-китайских отношений бесперспективна».

Впервые за многие годы на советско-китайских переговорах стороны приступили к рассмотрению вопросов межгосударственных отношений между двумя странами в широком плане. «И это, конечно, немаловажный факт, — отметил Л.Ф. Ильичев. — Главная их цель и предмет — это нормализация и улучшение отношений между Советским Союзом и Китаем. Центральный же вопрос, по самой логике вещей, — это выработка, основополагающих принципов взаимоотношений между двумя странами, что вполне естественно, поскольку в связи с отказом Китая продлить договор 1950 года исчезает договорно-правовая основа таких отношений. Какие же вопросы входят в компетенцию переговоров, носящих двусторонний характер? Если иметь в виду международную практику, то, конечно, те, которые относятся к двусторонним отношениям; не должны обсуждаться те вопросы, которые затрагивают третьи страны, например, Монголию или Вьетнам. Это вполне логичная позиция. Советский проект Декларации отражает именно такой подход всем своим существом и конкретным содержанием, практическими мерами, он направлен на нормализацию и улучшение отношений между двумя странами. Что касается предложений китайской стороны, то они содержат лишь реестр предварительных требований к Советскому Союзу, поэтому их нельзя рассматривать направленными на улучшение отношений между СССР и КНР. Китайская сторона видит лишь один путь нормализации отношений — безоговорочное принятие требований и претензий Китая к Советскому Союзу, ибо только тогда переговоры могут быть равноправными. На словах китайская сторона заявляет, что военная угроза, создаваемая любой из сторон другой стороне, должна быть устранена, на деле же она требует, чтобы Советский Союз взял на себя одностороннее обязательство сократить численность своих вооруженных сил в районах, граничащих с Китаем. А что же китайская сторона? Может быть, вдоль советско-китайской границы вовсе нет китайских войск и они не увеличиваются год от года? Как раз наоборот. (По циркулировавшим тогда сведениям, КНР подтянула к границе 2—2,5 млн солдат, а СССР - 350-400 тысяч.)

Советско-китайские переговоры — двусторонние, но для китайской стороны это, оказывается, ничего не значит, она вторгается в двусторонние отношения Советского Союза с третьими и, прежде всего, с братскими странами, пытается диктовать, какими они должны быть по воле Китая. Никто не давал права китайской стороне так произвольно вмешиваться в область отношений Советского Союза с третьими странами и требовать, чтобы Советский Союз фактически разорвал договорные документы и вывел свои вооруженные силы, дислоцированные на территории Монгольской Народной Республики в соответствии с Уставом ООН, словом — оставил Монголию беззащитной. Ведь МНР — суверенное социалистическое государство, она никому не угрожала и не угрожает, наоборот, сама была объектом агрессии и провокаций. Мы решительно отвергаем также требования, чтобы Советский Союз отказался от поддержки в какой бы то ни было форме Вьетнама, с которым наша страна заключила договор о дружбе и сотрудничестве, а отнюдь не военного характера.

Тот факт, что благодаря неоднократным предложениям Советского Союза начались советско-китайские переговоры — факт положительный. К разряду таких фактов, к сожалению, нельзя отнести результаты переговоров, и это вопреки желанию советской стороны. Советская делегация не может упрекнуть себя в том, что она не предпринимала усилий перевести переговоры в русло делового диалога. Но сам подход к порядку и характеру работы делегаций оказался разным. Будем говорить откровенно, негативная позиция в отношении проекта советской Декларации, идеи и положения которой признаются международным сообществом, народами всего мира, может означать одно — нежелание китайской стороны идти по пути действительной нормализации и улучшения отношений между Советским Союзом и Китаем.

Для чего проводятся советско-китайские переговоры? Мы считаем — для поиска путей, ведущих к перелому в двусторонних отношениях. Если китайская делегация полагает, что переговоры — подходящая арена для предъявления Советскому Союзу каких- либо требований и необоснованных претензий, то ведь и советская сторона в порядке, так сказать, «взаимности» могла бы последовать ее «примеру». Вам известны заявления официальных лиц и действия китайской стороны, которые идут вразрез с декларациями о стремлении к нормализации советско-китайских отношений. Вот они:

— превращение антисоветизма в государственную политику Китая (заявление о том, что СССР — это «самый главный и самый опасный враг Китая»);

— проведение курса подготовки к войне под прикрытием вымыслов о «советской угрозе»;

— политика территориальных притязаний, концепция «спорных районов», неустанные попытки подогреть экспансионистские настроения «историческими обоснованиями прав» на советские территории вопреки фактам и логике;

— попытки сколачивания некоего «международного» антисоветского «фронта», поддержка Китаем блоков и коалиций, враждебных СССР и странам социализма, стремление любой ценой подорвать международные позиции СССР где бы то ни было;

— противодействие любым мерам СССР, направленным на закрепление и углубление разрядки, ограничение и свертывание гонки вооружений;

— проведение экспансионистской политики в отношении социалистических и других стран, связанных с СССР узами дружбы.

Мы уже говорили и повторяем, что советскому и китайскому народам вражда и отчужденность не приносят ничего, кроме вреда. У каждого из них хватает своих внутренних дел. И важно, чтобы они могли жить в обстановке не вражды, а добрососедства, на прочном фундаменте уверенности в завтрашнем дне. Мы приняли во внимание пожелания китайской стороны о завершении первого раунда переговоров. Советская сторона выражает надежду, что до их возобновления китайская сторона трезво взвесит и оценит как реальное состояние советско-китайских межгосударственных отнощений, так и наши предложения, наш подход к их урегулированию и не предпримет ничего, что могло бы еще больше усилить напряженность в наших отношениях».

Ван Юпин заявил, что выступление главы советской делегации посвящено главным образом тому, чтобы очернить и подвергнуть нападкам внешнюю политику КНР. Китайская делегация отвергает злостные выпады. Они говорят лишь о слабости позиций советской стороны, которая хочет осложнить переговоры, обострить отношения между двумя странами. Делегация КНР внесла предложения, исходя из реального положения в области советско-китайских отношений. Их надо обсудить и решить. Выразил надежду, что советская сторона внимательно изучит их.

Л.Ф. Ильичев ответил, что советская делегация сказала сегодня то, что надо было сказать, особенно в связи с выступлением китайской делегации на предыдущем заседании. Путь нагромождения одного выпада на другой, одного вздора на другой не прибавляют аргументации. «Особенно возмущен вашим заявлением, будто СССР осуществляет гегемонию не только в отношении Китая, но и всего мира. Вы говорите не только за КНР, но за весь мир, будто кто-то вам это поручил. Но остановитесь и подумайте, каким языком вы разговариваете. Такой язык не годен для переговоров».

Ван Юпин заметил, что факты — упрямая вещь, они красноречивее всего говорят о реальном положении. «Мы впервые сели за стол, чтобы обсудить государственные проблемы. Мы придаем важное значение переговорам и проявляем серьезное отношение к ним. Мы по-прежнему искренне стремимся к достижению положительных результатов».

4 декабря состоялась прощальная встреча делегаций. Говорили мягко, благодарили друг друга за спокойную обстановку, в которой велись переговоры. Но ни та, ни другая делегация не назвала сроки следующей встречи.

Московский раунд переговоров завершился 10 декабря 1979 г. Делегации договорились в принципе, что переговоры будут продолжены в Пекине в согласованные по дипломатическим каналам сроки. В январе 1980 г. китайская сторона заявила, что «проведение второго раунда переговоров в настоящее время является неуместным». Поводом для такого заявления явился ввод советского воинского контингента в Афганистан.

Пока мы заседали в Москве, в Китае 1 октября прошли торжества в связи с 30-летием Китайской Народной Республики. 30 лет, из которых, как отметила Сун Цинлин в статье, приуроченной к юбилею, Китай потерял по крайней мере 20 лет для строительства. В докладе, посвященном юбилею, заместитель председателя ЦК КПК Е Цзяньин был вынужден признать, что прошедшие годы существования КНР были годами «сложной борьбы, годами зигзагов». За это «действительно потрясающее, чудовищное бедствие» «пришлось заплатить дорогой ценой»; Китай был ввергнут в «раскол и хаос», «в атмосферу кровавого террора», народ находился «в бездне страданий», жесточайшим репрессиям подвергались миллионы людей, в стране насаждалась «диктатура насквозь прогнившего и самого мрачного фашизма с примесью феодализма».

В сентябре 1982 г. правительство КНР предложило начать консультации специальных представителей на уровне заместителей министров иностранных дел в целях улучшения китайско-советских отношений.

Первый раунд консультаций между Л.Ф. Ильичевым и Цянь Цичэнем начался в октябре 1982 г. Кстати сказать, когда я сообщил, кто будет нашим специальным представителем, китайские партнеры скисли. С Ильичевым они вели безрезультатные переговоры так или иначе более 10 лет, хорошо знали его любовь к длинным речам, его кривляние и не были расположены говорить с ним. Встречи для консультаций проводились два раза в год, они охватывали все большее число проблем двусторонних отношений.

Все более проявляя интерес к обмену информацией по международным вопросам, МИД КНР вскоре после моего назначения в декабре 1982 г. заместителем министра иностранных дел пригласил меня для обсркдения международных вопросов. Так открылась новая линия политического диалога — международные вопросы.

Советско-японские переговоры в 1956 году

13 – 19 октября 1956 года в Москве состоялись переговоры на высшем уровне. 

Беседы шли без особых трудностей, хотя стороны опять «споткнулись» о территориальный барьер. Руководство правящей либерально-демократической партии требовало от Хатояма, чтобы он настаивал на передаче островов Хабомаи и Шикотан одновременно с восстановлением дипломатических отношений, на что Советский Союз не мог согласиться без заключения мирного договора и признания его прав на Южный Сахалин и остальные Курилы.

Во время ланча, устроенного Советским правительством в честь делегации Японии, Хрущев положительно отозвался о том, что оба государства пришли, наконец, к нормализации отношений, но, как с ним часто бывало, завелся и высказал несколько весьма резких оценок политики Японии. Члены японской делегации требовали от И. Коно, который должен был выступить с ответной речью, «дать отповедь» Хрущеву. Коно не поддался на уговоры, он спокойно ответил им, что при данных обстоятельствах неуместно обострять отношения. После ланча 19 октября 1956 г. состоялось подписание Совместной советско-японской декларации.

Состояние войны между СССР и Японией прекращалось со дня вступления декларации в силу, восстанавливались мирные и добрососедские отношения. Возобновлялись дипломатические и консульские отношения; стороны согласились продолжать переговоры о заключении мирного договора.

Предстояли переговоры о заключении договора и соглашения о торговле. Одновременно с декларацией должна была вступить в силу конвенция о рыболовстве и соглашение о спасении людей, терпящих бедствие на море, от 14 мая 1956 г. Стороны подтвердили, что в своих отношениях будут руководствоваться принципами Устава ООН, обязались не вмешиваться прямо или косвенно во внутренние дела друг друга. СССР изъявил готовность поддержать просьбу Японии о принятии ее в члены ООН, согласился освободить всех японских граждан, осужденных в СССР, и репатриировать их в Японию. Декларация зафиксировала отказ сторон от взаимных претензий, возникших в результате войны, а также отказ СССР от репарационных претензий к Японии. «При этом, — говорилось в декларации, — Союз Советских Социалистических Республик, идя навстречу пожеланиям Японии и учитывая интересы японского государства, соглашается на передачу Японии островов Хабомаи и острова Шикотан с тем, однако, что фактическая передача этих островов Японии будет произведена после заключения Мирного договора между Союзом Советских Социалистических Республик и Японией».

Произошел также обмен письмами между министром рыбной промышленности СССР А.И. Ишковым и японским министром земледелия и лесоводства Коно в отношении размеров улова лосося на ближайшие годы.

12 декабря 1956 г. заместитель министра иностранных дел СССР Н.Т. Федоренко и министр иностранных дел Японии Сигемицу обменялись в Токио ратификационными грамотами, и декларация вступила в силу. 13 декабря 1956 г. был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии японских граждан, осужденных в Советском Союзе. Советник японского посольства в Москве Ниидзеки заявил в Министерстве иностранных дел СССР, что возвращение всех амнистированных к Новому году будет особенно благоприятно воспринято японским народом, поскольку Новый год считается в Японии самым большим праздником. Премьер-министр Хатояма 19 декабря 1956 г. прислал письмо Председателю Совета Министров СССР, в котором от имени японскою правительства и народа выражал «глубокую благодарность за то, что 12 декабря 1956 г. на заседании Совета Безопасности ООН, обсуждавшем просьбу Японии о принятии ее в члены ООН, представитель Советского Союза в ООН поддержал эту просьбу. 18 декабря на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи, рассматривавшем проект резолюции о принятии Японии в ООН, Советский Союз, как одна из стран, инициаторов упомянутого проекта, отдал свой голос за принятие Японии. Советский Союз таким образом выполнил все свои обязательства, вытекавшие из декларации.

Совместной декларацией был открыт путь развитию связей между СССР и Японией на основе принципов мирного сосуществования. Правда, в Японии выражали недовольство тем, что в декларации не было сказано о передаче Японии в будущем также островов Итуруп и Кунашир.

Утверждали вопреки японским же данным, что Итуруп и Кунашир не являются частью Курильской гряды и на них не распространяется территориальная ст. 2 Сан- Францисского мирного договора. Но и в Японии не все следовали этой легенде. Выступая 19 октября 1951 г. перед специальным комитетом парламента по мирному договору и японо-американскому договору безопасности, директор отдела договоров МИД Японии Кумао Нисимура отметил, что как северные, так и южные Курилы входят в понятие Тисима рэтто (Курильский архипелаг), указанное в мирном договоре в Сан-Франциско. Как отмечает американский специалист профессор Питер Бертон, с которым в последние годы Я часто встречался в Токио, после конференции в Сан-Франциско японское правительство было серьезно заинтересовано в возвращении только двух меньших островов.

Переговоры, подписание такого важного соглашения, как Совместная советско-японская декларация потребовали напряжения сил дипломатического аппарата. Директивы для делегации прорабатывались очень тщательно. Японцы — люди точные и дотошные, и поэтому все должно было быть очень продумано и взвешено.

Бума в советско-японских отношениях не произошло. Его не хотели консервативные круги в Японии, ему всячески противодействовали США. Новый премьер-министр Японии Киси направился в июле 1957 г. в Вашингтон и предложил Даллесу заключить новый «договор безопасности» с обязательствами консультироваться по вопросам размещения и использования войск, дислоцированных в Японии. Вашингтон отверг эти предложения, согласившись лишь на создание совместного «комитета безопасности», призванного создать видимость участия Японии в решении военных проблем, и на сокращение американских вооруженных сил в Японии с 90 до 50 тыс. человек. В обстановке нарастания движения в Японии за нейтралитет в Токио начались 4 октября 1958 г. переговоры министра иностранных дел Японии Фудзияма с послом США Макартуром. Под давлением демократических сил участники переговоров вынуждены были исключить из проекта нового договора ряд положений, явно ущемлявших суверенитет Японии и угрожавших вовлечению ее в военные авантюры, и указать, что японские вооруженные силы предназначены лишь для обороны. Когда к концу 1959 г. текст договора был согласован, бурные демонстрации протеста охватили Японию. Все же 19 января 1960 г. «договор о взаимном сотрудничестве и безопасности» был подписан премьер- министром Японии и государственным секретарем США. В Японии оставались американские военные базы, американские атомные суда могли заходить в порты Японии. Значительно расширились военные обязательства Японии в связи с договоренностью о совместном «поддержании мира и безопасности на Дальнем Востоке», охватывавшей район к северу от Филиппин, включая побережье Китая и СССР.

Подписание договора вызвало мощное движение протеста. Национальный совет борьбы против «договора безопасности» призвал не прекращать демонстрации, пока правительство не уйдет в отставку. Президент Эйзенхауэр, направившийся в Японию на крейсере, не был допущен в страну. Правительство Киси, отстранив оппозицию в парламенте, провело ратификацию договора 26 июня. В тот же день правительство Киси ушло в отставку.

Общественные организации Советского Союза, средства массовой информации симпатизировали и выражали активную поддержку мощному движению в Японии против договора. Посол Н.Т. Федоренко, литератор по призванию, красочно описывал настроения японского народа, бурные митинги и демонстрации, комической повестью была его телеграмма о позоре президента Эйзенхауэра, когда японцы не позволили ему ступить на землю своей страны, дали от ворот поворот. В Советском Союзе понимали, что «договор безопасности» касается не только США и Японии, что он направлен своим военным острием против нашей страны. Мы не боялись американо-японского союза, В.Т. Толубко говорил мне, что на один Нью-Йорк нацелено более ста ядерных ракет. Эго хорошо знали и в Пентагоне. Но новый договор между США и Японией мешал развитию сотрудничества соседних стран — Советского Союза и Японии, — путь к которому, казалось, открыла Совместная советско-японская декларация от 19 декабря 1956 г. Мы считали себя обманутыми.

Поэтому реакция СССР на заключение «договора безопасности» была острой.

27 января 1960 г. министр иностранных дел А.А. Громыко пригласил к себе посла Японии С. Кадоваки и вручил ему памятную записку, в которой было сказано, что договор с США лишает Японию независимости, и иностранные войска, находящиеся в Японии в результате ее капитуляции, продолжают свое пребывание на японской территории. Складывается новое положение, при котором невозможно осуществление обещания правительства СССР о передаче Японии островов Хабомаи и Шикотан. «Советское правительство, учитывая, что новый военный договор, подписанный Японией, направлен против Советского Союза, как и против Китайской Народной Республики, не может содействовать тому, чтобы передачей указанных островов Японии была расширена территория, используемая иностранными войсками». Ввиду этого Советское правительство заявило, что «только при условии вывода всех иностранных войск с территории Японии и подписания мирного договора между СССР и Японией острова Хабомаи и Шикотан будут переданы Японии, как это предусмотрено Совместной советско-японской декларацией от 19 октября 1956 г.». В памятной записке было выражено возмущение Хрущева, который много сделал для нормализации советско-японских отношений, а теперь ему плюнули в лицо. Сам Громыко в таких случаях тоже мог прибегнуть к крайним мерам, тем более дело было в разгар «холодной войны», а она не располагала к сентиментам.

Дипломаты-японисты считали нежелательным применять такую формулировку, поскольку американские войска находились в Японии и раньше в соответствии с договором безопасности, а главное — министр иностранных дел СССР не был вправе своим заявлением в одностороннем порядке изменить условия передачи Японии островов, поскольку Совместная декларация была ратифицирована соответствующими инстанциями СССР и Японии (японское правительство в памятной записке от 5 февраля приводило именно такие аргументы). А.А. Громыко слушать нас не хотел. «Если нужно денонсировать положение об островах Президиумом Верховного Совета, обратимся и в Президиум», — отрезал он.

В течение нескольких лет заявление министра иностранных дел СССР довлело над отношениями СССР и Японии. Много раз японцы добивались от нас подтверждения, что территориальная формулировка совместной декларации остается в силе, ответ был один: территориальный вопрос решен. Бывало, японские дипломаты говорили: «Зачем вам эти маленькие острова, у СССР и так большая территория». А.А. Громыко отвечал: «Потому и большая, что мы не раздаем своих земель», или: «У нашей страны нет лишних земель». Надо, однако, сказать, что сам Громыко предпринимал попытку открыть шлюз, но не откликнулось правительство Японии. Дело было так.

Пауза отчуждения между двумя государствами, даже если для нее есть серьезные основания, не должна быть слишком затяжной. В январе 1972 г. я посоветовал министру иностранных дел СССР совершить официальный визит в Японию. Он согласился. Я входил в состав команды, и это была моя первая поездка в Японию.

Вечером в день приезда был устроен прием а-ля фуршет, на котором А.А. Громыко и сопровождающие его лица встретились почти со всеми ведущими фигурами страны.

А.А. Громыко с супругой нанесли визит императору Хирохито и императрице. С этим человеком преклонного возраста было приятно поговорить. Он неизменно был приветлив; разговор, а он носил светский характер, вел благожелательно. В Москве знали его хобби: он изучал бабочек, мотыльков и имел большое собрание этих летающих цветков. Советские ученые старались пополнить его коллекцию.

Беседы с японским министром шли спокойно; Т. Фукуда был приятным собеседником, хотя с заведующего отделом И.Ф. Шпедько и с меня сошло семь потов при согласовании коммюнике о переговорах — очень уж упрямый попался японский партнер.

Достаю блокнот из сейфа и воспроизвожу по записи, сделанной 24 января 1972 г., беседу двух министров.

Такэо Фукуда говорит, что отношения между нашими странами в конце мировой войны вызывают сожаление. Однако впоследствии улучшились связи в областях экономики, культуры, науки. Нерешенным остался один вопрос — о мирном договоре, а для того, чтобы он был заключен, нужно решить одну проблему. Если будет решена эта проблема, будет заключен и мирный договор, а это может содействовать укреплению мира во всем мире. Хорошо было бы, если бы консультации между нами привели к успеху в этом направлении.

А.А. Громыко поблагодарил Фукуда за приглашение посетить Японию. Он как представитель Советского правительства готов к обмену мнениями с японским правительством по ряду проблем, которые интересуют японское и советское правительства. Как пройдет обмен мнениями, зависит от обеих сторон. СССР хотел бы развивать отношения с Японией и готов делать все для их улучшения. Не ответив прямо на намек японского министра о «территориальной проблеме», он подчеркнул в общей форме, что обмен мнениями нужно проводить на реалистической основе, взвешивая, что возможно, а что нет. Он верит: имеются большие неиспользованные возможности. Давайте искать их совместно.

Этот обмен репликами был как бы затравкой. Японский министр далее отметил, что Япония стала экономической державой, но никогда не превратится в военную державу. Раньше сохранение мира до некоторой степени зависело от военной мощи. Но когда изобрели ядерное оружие, которое не предполагают использовать для войны, военная мощь уже не играет такую роль, как раньше. Укреплению мира будет содействовать экономическая мощь. Япония при своих экономических возможностях могла бы создать ядерное оружие. Но она не намерена обзаводиться таким оружием, мощными вооруженными силами, она хотела бы направить имеющиеся у нее возможности на оказание помощи развивающимся странам, другим государствам. Этим Япония желает продемонстрировать свое миролюбие и содействовать развитию и процветанию всего человечества. Наш девиз «Миру мир!». Далее Фукуда пожалел, что министры иностранных дел СССР и Японии встречаются редко — это вторая встреча за шесть лет. Япония проводит регулярные консультации с другими странами. Министры иностранных дел Японии и СССР должны проводить встречи ежегодно и таким образом содействовать заключению мирного договора.

А.А. Громыко отвечает, что положительно относится к этой мысли. Надо сократить перерывы между консультациями, руководствуясь лозунгом «Миру мир!».

— Давайте встречаться ежегодно, — предлагает Фукуда.

— Думаю, мы можем договориться, — отвечает Громыко.

Фукуда отмечает далее, что премьер-министр Японии приглашен главой Советского правительства посетить Советский Союз.

— Мы тоже пригласили г-на Косыгина. Но эти визиты не состоялись. Мы хотели бы, чтобы они были осуществлены.

— Разделяю вашу мысль, — сказал Громыко.

— Детали обсудим по дипломатическим каналам, — говорит Фукуда.

— Согласен.

Далее Фукуда предлагает перейти к рассмотрению практических вопросов. Он отмечает, что не может избежать территориальной темы. Еще Хрущев говорил, что если Окинава будет возвращен американцами Японии, то Советский Союз подумает о северных островах. Японский народ не забыл это заявление. Теперь управление Окинавой возвращено Японии, что же намерен предпринять Советский Союз? Конечно, мы понимаем, что Советский Союз сталкивается со сложными обстоятельствами, но когда речь идет об отношениях двух стран, мы не можем обойти территориальный вопрос. Нужно найти путь к его решению. Он спрашивает мнение министра иностранных дел СССР.

А. А. Громыко говорит, что в ответ на высказывание Фукуда хотел бы сделать общее заявление. Советский Союз, руководство страны придавало и продает большое значение отношениям с Японией, дальнейшему укреплению этих отношений. Мы исходим из того непреложного факта, что СССР и Япония — соседи. Если история чему-либо учит, то прежде всего тому, что жить в мире отвечает кровным интересам как японского, так и советского народов. Когда мы заявляли о готовности способствовать развитию отношений, мы имели в виду не только сохранение, но и повышение уровня политических связей. Поскольку есть такое желание и у японской стороны, то нужно, чтобы Япония и СССР пошли этой дорогой, чтобы никто не мог сбить их с этого пути. Говоря откровенно, в мире есть силы, которые хотели бы видеть дальнейшее развитие отношений между Японией и Советским Союзом; но есть и такие силы, которым это не нравится. В интересах Японии и Советского Союза не допустить, чтобы третьи страны, внешние силы срывали планы, продиктованные интересами наших стран.

Фукуда отвечает, что отношения между Японией и Советским Союзом должны определять только эти две страны, и нельзя допускать вмешательства третьих стран. Мы тоже знаем, что представители третьих стран суетятся вокруг японо-советских отношений. Мы не обращаем внимания на поднимаемую ими шумиху.

А.А. Громыко считает, что на такие попытки легче всего отвечать, что у Японии и СССР свои головы, и мы лучше знаем, что нужно для наших стран.

Далее советский лидер сказал, что нам не вполне ясно отношение США к дальнейшему развитию отношений между Японией и Советским Союзом. Если бы в Вашингтоне руководствовались интересами мира, в том числе на Дальнем Востоке и в Азии, то должны были бы сделать вывод, что налаживание японо-советских отношений не противоречит американским интересам. Он просит собеседника высказать свои соображения.

Фукуда сказал, что премьер-министр Сато встречался с Никсоном в Сан-Клементе; состоялись беседы и с западноевропейскими руководителями. Одним из главных там был китайский вопрос, касались и японо-советских отношений. Президент США заявил, что приветствовал бы улучшение японо-советских отношений и надеется на их дальнейшее развитие; он считает, что было бы хорошо, если бы был заключен мирный договор. «СССР — большое государство, — рассуждает Никсон. — Что для него четыре маленьких острова!» Если бы он был на месте советских руководителей, то заключил бы договор с Японией. Фукуда добавил, что американцы не опасаются улучшения отношений между Японией и СССР, они хотели бы прогресса в этих отношениях.

А.А. Громыко заметил, что у американцев есть высказывания «за» и «против». Но он принимает к сведению сообщение Фукуды. Конкретно по вопросу, который затронул японский министр, президенту США говорить легко. Речь идет о Советском Союзе, наших интересах.

Громыко пустился в рассуждения о внешней политике Японии. Мы сочувствуем такой внешней политике, которая является политикой японского народа. И чем больше она является такой, тем в большей степени мы ей сочувствуем. Мы хотим строить отношения с Японией как с государством, которое проводило бы независимую политику. Возвращаясь к вопросу о мирном договоре, Громыко заявил, что Советский Союз согласен заключить мирный или другой договор (дело не в названии), чтобы подвести прочную базу под наши отношения. Все зависит от того, способны ли обе стороны реалистически подойти к этому вопросу. Если да, то будет договор, если нет, то его не будет. Упоминание же Фукудой факта передачи Соединенными Штатами администрации на Окинаве Японии ничего не меняет: Окинава остается ракетно-ядерной базой США.

Далее по инициативе Громыко вновь зашел разговор о японокитайских отношениях. Он подчеркнул, что мы будем противодействовать всяким попыткам строить комбинации за счет интересов Советского Союза. Фукуда дает успокаивающие разъяснения. Громыко интересуется намерениями Японии в Азии. Фукуда ответил, что Япония делает упор на оказание экономической помощи странам Азии. Если вспыхивают конфликты, Япония занимает нейтральную позицию. Это касается индо-пакистанского конфликта, войны в Индокитае.

Министры обсудили далее вопросы рыболовства (Фукуда поблагодарил Президиум Верховного Совета СССР за помилование японских рыбаков, осужденных за браконьерство); заключения соглашения о культурном сотрудничестве (оно уже готово); повышения товарооборота; разработки ресурсов Сибири и Дальнего Востока, добычи нефти на шельфе Сахалина; предоставления банковских кредитов. Министры договорились содействовать сотрудничеству в этих сферах, разработать программу экономического сотрудничества на 10—15 лет. Не вызвало возражений японское предложение о заключении соглашения о перелетных птицах, Фукуда ушел от обсуждения вопроса о заключении соглашения о научно-техническом сотрудничестве.

В предпоследний день, 27 января 1972 г. А.А. Громыко нанес визит премьер-министру Эйсаку Сато. Здесь он открыл Сато то, что даже скрывал от нас. Министр сказал премьер-министру, что Советское правительство хотело бы, чтобы отношения между нашими странами успешно развивались без всяких препятствий и что, если правительство Японии заинтересовано в этом, он по возвращении в Москву мог бы внести в Политбюро предложение вернуться к формулировке в Совместной советско-японской декларации по территориальному вопросу. Японский премьер-министр не реагировал на зондаж.

С японскими партнерами продолжали шлифовать коммюнике. Спор шел о визите четы Громыко к императорской чете и о Курильских островах. Громыко с супругой нанес визит императору и его супруге, но сказать так в коммюнике мы не могли. У нас не было принято ездить в командировки с женами, тем более невозможно было сказать в газетах, что министр с супругой были... и т.д. Японские коллеги настаивали, чтобы было сказано: Громыко с супругой были приняты императором и императрицей. Так и не договорились. В свои газеты мы дали принятую у нас формулировку, а японская сторона дала свой вариант. Японцы больше к этому вопросу не возвращались. Пункт о мирном договоре сформулировали в общей форме.

Министры иностранных дел СССР и Японии в заключительном коммюнике отметили успехи в развитии торгово-экономических отношений, выразили готовность приступить к переговорам о заключении соглашения о научно-техническом сотрудничестве. Они также высказались за то, чтобы приступить к переговорам о заключении мирного договора и подтвердили согласие насчет проведения в дальнейшем регулярных консультаций на уровне министров иностранных дел. В ходе обсуждения международных проблем, говорилось в коммюнике, участники переговоров согласились в том, что установление прочного мира в Индокитае должно осуществляться на основе уважения права народов этого района самим определять свое будущее; подчеркнули необходимость установления прочного мира на Ближнем Востоке на основе резолюции 242 Совета Безопасности ООН, отметили важность осуществления ...

Многообещающим был визит в СССР 7—10 октября 1973 г. премьер-министра К. Танака, которого японская сторона активно добивалась. Была встреча с Брежневым Л.И.

Обе стороны сознавали, что урегулирование нерешенных вопросов, оставшихся со времен второй мировой войны, и заключение мирного договора вели бы к установлению подлинно добрососедских и дружественных отношений между двумя странами. Поэтому их руководители долго обсуждали заключение мирного договора и его содержание и договорились продолжить эти переговоры в 1974 г. К. Танака вел переговоры напористо, он несколько раз, подходя то с одной стороны, то с другой, добивался, чтобы Брежнев сказал, входит ли в «содержание мирного договора» территориальный вопрос. В конечном счете Брежнев махнул рукой и сказал «да». Впоследствии представители СССР и Японии чуть ли не 20 лет спорили, сказал Брежнев «да» или не сказал. Наши представители утверждали, что Брежнев сказал: «Да, я знаю», но японцы настаивали на своем. Я обычно уходил от ответа, осознавая, что японская сторона еще не созрела для рассмотрения территориального вопроса на приемлемой для СССР основе.

Важное внимание было уделено вопросам экономического сотрудничества «Надо форсировать расширение экономических связей!» — энергично заявил Танака. Были подписаны соглашение о научно-техническом сотрудничестве, конвенция об охране перелетных птиц, птиц, находящихся под угрозой исчезновения, и среды их обитания.

12 августа 1978 г. Япония подписала с КНР договор о мире и дружбе. Переговоры о заключении договора шли долго и трудно. Пекин настойчиво добивался включить в договор статью о «совместном противодействии гегемонии третьей стороны», которая имела антисоветскую направленность. Советский Союз в 1975 г. и позднее не раз предупреждал Японию, что если Китаю удастся навязать Японии свою волю и заключить с ней договор на выдвигаемой Пекином антисоветской платформе, то это будет иметь серьезные последствия для советско-японских отношений. Японская печать, общественность отмечали, что отношения с Китаем не должны развиваться за счет ухудшения отношений Японии с третьими странами, высказывались за соблюдение в политике «равноудаленной дистанции» в отношении СССР и КНР.

В январе 1978 г. Советский Союз выступил с инициативой заключения договора о добрососедстве и сотрудничестве с Японией, который, по нашему мнению, должен был заменить мирный договор. В советском проекте выражалось «стремление прилагать усилия к упрочению мира на азиатском континенте, в бассейне Тихого океана и во всем мире», предлагалось Японии «развивать и укреплять отношения добрососедства и взаимовыгодного сотрудничества на основе мирного сосуществования», обе стороны должны были взять обязательство «воздерживаться от каких-либо действий, поощряющих любую третью сторону предпринимать агрессивные акции против любой из них»; в нем также были статьи о расширении взаимовыгодного и всестороннего советско-японского сотрудничества. Токио не откликнулся на предложение, настаивая на мирном договоре с «территориальной статьей» относительно четырех островов.

Правительство Японии предпочло после длительных и тяжелых переговоров пойти на подписание договора о мире и дружбе с Китаем. Объясняя советским представителям, в том числе мне, во время очередных консультаций, этот шаг, японские государственные деятели подчеркивали, что статья о гегемонии не направлена против какой-либо определенной страны и, разумеется, не направлена против Советского Союза. Только при таком понимании Япония, дескать, согласилась подписать договор. Мы отвечали, что один из основных китайских лидеров Дэн Сяопин заявил во время визита в Токио в октябре 1978 г., что положение о гегемонии направлено против Советского Союза. Что же касается Японии, то мы посмотрим, каковы будут ее практические действия. Спокойная реакция Москвы объяснялась тем, что советское правительство помнило те разъяснения по поводу японо-китайских отношении, которые Охира изложил Громыко в октябре 1973 г.

Отношения между СССР и Японией вновь входили в полосу холода. Надо было что-то делать, чтобы вовсе не заморозить их. Я считал необходимым подбрасывать поленья в огонь, чтобы согревать их. Министр поддержал мой план.

Пригласил посла Японии и спросил, не следует ли наладить консультации заместителей министров, раз министры не встречаются. Предложил начать с моей поездки в Токио. Японцы согласились, и в 1983 г. состоялся такой визит. Во время встречи с заместителем министра Японии был проведен обзор наших практических отношений. Я указал на невыполнение японской стороной ряда соглашений и договоренностей. Японские собеседники засуетились, стали сверять по досье, и действительно убедились, что связи между двумя странами затухают по вине японской стороны. Дальнейшие встречи в Москве и Токио напоминали отчеты сторон о том, что они делают. Но не все шло гладко.

В связи с моим заявлением, что нужно поднять уровень политических контактов, японцы не высказывали возражений и давали понять, что время не подошло; Япония, дескать, не может не реагировать на ввод советских войск в Афганистан. Я отвечал, что ввод войск и в Советском Союзе не все одобряют; он произошел по просьбе кабульского правительства и соответствует Уставу ООН, носит временный характер. Отношения между СССР и Японией — это национальный фактор, и их следует рассматривать в первую очередь с точки зрения национальных интересов СССР и Японии. Японо-советские отношения не должны являться зеркалом американо-советских отношений. Сейчас обострились отношения между СССР и США, и Япония тут же взобралась на американскую повозку. Где же национальная политика, где самостоятельность Японии, о которых нам так часто твердил японский лидер? — спрашивал я своих собеседников. Ответы были уклончивы.

В японских правящих кругах все более отдавали себе отчет в бесперспективности дальнейшего следования политике конфронтации, стали осознавать необходимость выправления отношений с СССР, вывода их из состояния застоя. В Японии все чаще звучали заявления авторитетных деятелей, в которых подчеркивалась актуальность поддержания ровных отношений с ближайшим соседом — Советским Союзом, отмечалась важность укрепления и расширения диалога с СССР. В Японии понимали, что отсутствие нормальных отношений с СССР не идет на пользу международному престижу Японии. В 1984—1985 гг. был оживлен обмен парламентскими делегациями, активизировались торгово-экономические связи, ширились контакты в области культуры.

Сдвиг произошел, когда министр иностранных дел Шеварднадзе предпринял визит в Японию 15—19 января 1985 г. Я как заместитель министра иностранных дел, курировавший отношения со странами Восточной Азии и Океании, был в Японии вместе с министром.

Шеварднадзе был принят премьер-министром  Я. Накасонэ, который поздоровавшись, протянул руку мне и сказал: «Г-н Капица нам знаком. Это жесткий переговорщик». «А я?» — вырвалось у Шеварднадзе. «Мы с вами встретились в первый раз», — был ответ. Шеварднадзе почему-то расстроился.

Состоялись серьезные переговоры с министром иностранных дел С. Абэ. С этим крупным и интересным политическим деятелем Японии у меня давно сложились хорошие личные отношения, что в дипломатии очень важно. Он часто пролетал в Европу и обратно через Москву, я по долгу службы встречал и провожал его и устраивал обеды на аэродроме. Там шел политический разговор, звучали шутки и анекдоты. Я наносил ему визит каждый раз, когда приезжал в Токио.

В ходе визита была достигнута принципиальная договоренность о проведении двусторонних консультаций по вопросам, связанным с положением в Азии. В этом плане, разумеется, требовали соответствующего учета и усилия Японии по налаживанию взаимодействия в азиатско-тихоокеанском регионе в рамках «тихоокеанского сообщества».

Выдвигая территориальные притязания на часть Курильских островов, японская сторона утверждала, что для установления дружественных отношений между Японией и Советским Союзом необходимо заключить мирный договор на основе удовлетворения ее притязаний. Она, дескать, понимает невозможность решения «территориального вопроса» незамедлительно, но считает важным продолжать его обсуждение.

С нашей стороны было заявлено, что мы не отказывались и не отказываемся от переговоров о мирном договоре, но наша позиция в отношении территориальных притязаний Японии остается неизменной. Были отклонены попытки вставить положение о наличии «территориального вопроса» в совместное коммюнике. В советско-японское коммюнике было включено положение в общей форме о продолжении переговоров по мирному договору. В нем было сказано, что в соответствии с договоренностью, зафиксированной в совместном советско-японском заявлении от 10 октября 1973 г. (Брежнев — Танака), «министры провели переговоры, касающиеся заключения советско-японского мирного договора, включая вопросы, которые могли бы составлять его содержание». Министры договорились продолжить эти переговоры во время следующей консультативной встречи в Москве.

Обсуждались вопросы развития двусторонних отношений в ряде областей, прежде всего — торгово-экономической.

Когда мы с заведующим отделом Н.Н. Соловьевым подготовили заключительную телеграмму о состоявшихся переговорах, Шеварднадзе вдруг взорвался: «Надо прийти к какой-то одной формулировке насчет островов Хабомаи и Шикотан. А то в Совместной декларации сказано одно, в меморандуме А.А. Громыко от 19 января 1960 г. другое, а потом мы стали утверждать, что «территориального вопроса вообще не существует». Я тоже считал, что нам надо вернуться к декларации 1956 г., но сейчас писать в телеграмме то, что он предлагает, не следует. Для этого еще не созрела обстановка, да и ставить этот