Хрестоматия по теме Дипломатические переговоры (2)

вопрос нужно осторожно, заручившись сначала поддержкой Горбачева. Эдуард — человек упрямый, он настоял на своем тексте. А через несколько дней, уже в Москве, он мне сказал: «Вы были правы. Мне здорово попало на заседании Политбюро». Я узнал, что особенно в резкой форме отчитывал его А.А. Громыко, являвшийся Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Горбачев не стал защищать своего дружка.

Как мы и предполагали, вскоре, в конце мая 1986 г., в Москву прибыл с официальным визитом министр иностранных дел С. Абэ. Он встретился с генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачевым и провел переговоры с Шеварднадзе.

Горбачев заявил, что Советский Союз принял принципиальное политическое решение использовать все возможности для развития и улучшения отношений с Японией вне зависимости от ее связей с другими странами. Эти отношения могут успешно строиться только на основе взаимности при том понимании, что никто не будет посягать на итоги второй мировой войны и нерушимость границ. Абэ понял, что Горбачев дал завуалированный, но твердый ответ по «территориальному вопросу», и явно скис.

Читатель спросит, почему не был осуществлен визит в Москву премьер-министра Я. Накасонэ? Кто-кто, а он мог внести перелом в вялые японо-советские отношения. В Москве ожидали, что Я. Накасонэ возьмется за японо-советские отношения и обеспечит их крутой поворот. Накасонэ не раз возвращался к отношениям между Японией и Советским Союзом, он понимал, что и Япония много теряет из-за их застоя. Но он хотел получить за это премию  - четыре острова. Он несколько раз присылал в Москву доверенных лиц, чтобы прозондировать возможность такой сделки. Мне было поручено встречаться с этими «тайными» посланниками, готовить ответы на зондаж премьер-министра. Но руководство не могло изменить позицию Советского Союза по «территориальному вопросу». Взвешивалась возможность возвращения к формуле, изложенной в Совместной декларации 1956 г., и не более. Визит премьер-министра Я. Накасонэ в Москву так и не состоялся.

В 1991 году в правительственных учреждениях, и в соответствующих институтах в Москве развернулась подготовка к визиту президента СССР в Японию. И в Москве, и в Токио чувствовали, что визит носит особый характер. Это первый за всю историю отношений между двумя странами визит высшего лица Советского Союза в Страну восходящего солнца, и он должен был принести хорошие плоды. В Институте востоковедения АН СССР, которым я руководил, был проведен ситуационный анализ возможностей визита, в нем участвовали крупные ученые, работники МИД и МВЭС и даже губернатор Сахалина В.П. Федоров. Диапазон суждений был большой: от «целесообразно решить территориальную проблему, договориться об островах» до «Россия не может поступиться своими землями, попытка сделать это вызовет в стране политический взрыв». Мы послали брошюру с анализом М.С. Горбачеву, А.В. Козыреву, помощникам президента; я предложил помощнику президента А.С. Черняеву подключить к подготовке визита отличного специалиста, заведующего отделом Японии Института востоковедения К.О. Саркисова, и он с удовлетворением согласился. Накануне визита, в апреле 1991 г., в Москве появилось несколько японцев — дипломаты, ученые, журналисты, которые посетили своих друзей или знакомых, стараясь выяснить, с чем едет в Токио Президент СССР. Ко мне зашел мой японский приятель, журналист М. Такахаси, с которым я часто встречался в Международном доме Японии. «Какой подарок привезет Японии президент Горбачев?» — спросил он по-японски прямолинейно. Я также ответил: «Никакого. Почему Горбачев должен приехать с подарком и с каким? С набором икры, с узбекским ковром, с моделью спутника — это пожалуйста. Но ведь вы не этого хотите. То, что вы имеете в виду, — сложнейшая для нашей страны проблема, особенно сейчас, когда страна ослаблена, когда идет острая борьба и даже вооруженные столкновения. Оставим эту проблему для будущих поколений. А сейчас было бы успехом, если бы удалось вернуться к соответствующей формулировке в Совместной советско-японской декларации 1956 г.».

Так оно и вышло. М.С. Горбачева хорошо приняли в Японии, состоялось много встреч, было произнесено несчетное количество речей, но практические результаты визита были скромные.

В совместном заявлении об итогах визита, подписанном 18 апреля 1991 г., было выражено твердое намерение «использовать весь позитив», накопленный в двусторонних связях с момента восстановления дипломатических отношений в 1956 г., для завершения подготовки мирного договора. Впервые было зафиксировано, что состоявшиеся переговоры относительно подписания мирного договора включали «проблему территориального размежевания с учетом позиций сторон о принадлежности островов Хабомаи, острова Шикотан, острова Кунашир и острова Итуруп». Будущий мирный договор должен стать документом окончательного послевоенного урегулирования, включая разрешение территориальной проблемы, открыть долгосрочную перспективу советско-японских отношений на дружественной основе, исключить нанесение ущерба безопасности другой стороны. А сейчас важно развернуть конструктивное сотрудничество между двумя странами в торгово-экономической, научно-технической, политической областях, по линии общественности, культуры, образования, туризма, спорта, широкого и свободного общения между гражданами.

15 других документов, подписанных во время визита, касались вопросов технического содействия нашей стране в переходе к рынку, товарооборота и платежей в 1991 —1995 гг., сотрудничества в области рыбного хозяйства, воздушного сообщения, мирного использования атомной энергии, развития культурных связей. Стороны условились сотрудничать, чтобы свести к минимуму для здоровья населения последствия аварии на Чернобыльской АЭС и урегулировать вопросы, касающиеся японцев (браконьеров), находившихся в заключении на территории СССР.

Поездка президента России Б.Н. Ельцина была запланирована первоначально на сентябрь 1992 года. Однако слишком большое рвение японских руководителей в навязывании нашей стране территориальных притязаний, встретивших отпор российской общественности, побудило президента воздержаться тогда от поездки. Намеченный затем на май 1993 г. визит Б.Н. Ельцина в Японию также был вскоре отложен. И только в октябре 1993 г. визит состоялся.

Было подписано 16 документов, подписанных министрами иностранных дел. Главными документами российско-японской встречи в верхах явились два совместных заявления, подписанные Б.Н. Ельциным и М. Хосокавой: Токийская декларация и Экономическая Декларация.

Наиболее существенная часть декларации содержится в пункте 2, где речь идет о российско-японских отношениях. Руководители двух стран провели серьезные переговоры по вопросу о принадлежности островов Итуруп, Кунашир, Шикотан и Хабомаи. Обе стороны согласились, что необходимо продолжить переговоры, направленные на скорейшее заключение мирного договора с тем, чтобы разрешить этот вопрос на основе исторических и юридических фактов, опираясь на согласованные ранее между обеими странами документы и исходя из принципов законности и справедливости, осуществив таким путем полностью нормализацию отношений между обеими странами.

Японские политические деятели и комментаторы сосредоточили свое внимание на строках декларации, касающихся территориального спора двух стран. Прежде всего они придали особую значимость включению в декларацию перечня названия всех четырех спорных островов, включая острова Кунашир и Итуруп. Это отличало подписанный Б.Н. Ельциным документ от декларации 1956 г., в которой об островах Кунашир и Итуруп не было речи. В Совместном заявлении, подписанном в апреле 1991 года М.С. Горбачевым, было упоминание названных четырех островов, но контекст был другой: там не было речи об обсуждении обеими сторонами вопроса о «принадлежности» всех четырех островов. На сей же раз, как явствует из декларации, «принадлежность обсуждалась», что дало японским комментаторам основание утверждать, будто отныне российская сторона готова вести торги по поводу не двух, а четырех островов и включать в понятие «территориальный вопрос» спор не о двух, а о четырех островах. В такой готовности японские газетные комментаторы усмотрели хоть и небольшой, но все-таки попятный шаг российской стороны и очередной тактический успех Японии в территориальном споре.

Важную уступку Президента России в территориальном споре с Японией усмотрели японские аналитики и в той фразе Токийской декларации, где говорится о том, что остаются в силе «все договоры и другие международные соглашения между Советским Союзом и Японией». Во всех без исключения комментариях эта фраза была истолкована как завуалированное признание Президентом России действенности Совместной декларации 1956 года, а значит и ее статьи 9, содержащей обещание передать Японии после подписания мирного договора острова Хабомаи и Шикотан. Подлинный же смысл его уступки видится комментаторам в том, что, признав декларацию 1956 г., он тем самым перечеркнул меморандум А.А. Громыко 1960 года, в котором обещание передачи островов Хабомаи и Шикотан было по сути аннулировано, а «территориальный вопрос» перестал включаться в повестей советско-японских переговоров вплоть до начала горбачевской «перестройки».

И, наконец, еще одно место Токийской декларации, вызвавшее одобрение среди японских сторонников дальнейшего наращивания нажима на Россию в территориальном споре двух стран. Эго та фраза, где подписавшие декларацию руководители высказались за дальнейшее расширение обмена визитами жителей Южных Курил и японских граждан, среди которых, как показала практика двух минувших лет доминировали активисты движения за возвращение «северных территорий». Большой резонанс вызвала в Японии также реплика Б.Е. Ельцина о намерении вывести с южной группы Курильских островов весь находящийся там воинский контингент за исключением погранохраны.

Следует также упомянуть еще одно заявление Президента России, сделанное перед ведущими лидерами японского делового мира и получившее одобрительные отклики в средствах массовой информации. Суть его сводилась к выражению скорби и принесению японской общественности извинений за «бесчеловечное обращение» властей Советского Союза с японскими солдатами и офицерами, взятыми в плен на захваченных японцами территориях Маньчжурии и Кореи, а также на Сахалине и Курилах. Это покаяние сказалось весьма позитивно на общей атмосфере встречи п переговоров.

Если японская сторона в ходе состоявшихся переговоров главный упор делала на вопросах, касающихся ее территориальных притязаний, то российский президент и сопровождавшие его лица заостряли внимание прежде всего на экономических аспектах отношений двух стран. Цель гостя из Москвы состояла в том, чтобы получить согласие Японии на активное содействие тем реформам, которые развернулись в России, и подтолкнуть японцев к более широкому участию в деловом сотрудничестве с нашей страной, и, в частности, в развитии естественных ресурсов Дальнего Востока. Свидетельством особого внимания российской стороны к экономическим вопросам стало подписание в итоге переговоров отдельного итогового документа под названием Экономическая декларация.

Однако в ходе переговоров по экономическим вопросам российской стороне пришлось столкнуться с довольно прохладным отношением японцев к расширению двусторонних деловых связей. Премьер-министр Японии М. Хосокава обратил внимание Б.Н. Ельцина на задолженность России по торговым сделкам Японии, достигшую одного миллиарда шестисот миллионов долларов. Более того, учитывая трудности российской экономики, японская сторона без обиняков известила президента и сопровождавших его лиц о том, что она весьма скептически оценивает перспективы двустороннего делового сотрудничества и сомневается в возможности его быстрого расширения в ближайшее время. Председатель Федерации экономических организаций Японии Гайси Хираива указал на различные трудности и дефекты российской экономики, отпугивающие японских бизнесменов, особо отметив такие негативные факторы, как неразвитая инфраструктура, противоречивые и непонятные законы, неопределенность полномочий лиц, ведущих переговоры с японцами, и т.п.

Президент России подчеркнул временный характер экономических трудностей России и безосновательность сомнений японской стороны в больших потенциальных возможностях российско- японского делового сотрудничества.

Переговоры о перемирии в Корее 1951 – 1953 годы

Китайские добровольцы еще не вступили в войну, войска США продвигались на Север, и в Вашингтоне лелеяли надежду на оккупацию и ликвидацию КНДР. Когда же их войска были отброшены к югу от 38-й параллели, что стоило США огромных людских потерь, в Вашингтоне стали соображать, что победы не будет, что нужно идти на соглашение.

Требовался новый мощный толчок в сторону прекращения войны. Москва советовалась с Пекином и Пхеньяном, и представителю СССР в Совете Безопасности Я.А. Малику было дано указание выступить с новой инициативой. 23 июня 1951 г. Малик обратился по нью-йоркскому радио с призывом к воюющим сторонам в Корее начать переговоры о прекращении огня, о перемирии с взаимным отводом войск от 38-й параллели.

Мирную инициативу горячо приветствовали во всем мире, в том числе в США. Посол США в Москве А. Кэрк посетил 27 июля А.А Громыко и попросил уточнить предложение советского представителя в ООН. Советский дипломат ответил: по его мнению, переговоры должны вестись между представителями объединенного и южнокорейского командования, с одной стороны, и представителями командования Народной армии КНДР и китайских добровольцев — с другой. Для того, чтобы поскорее прекратить кровопролитие, переговоры должны ограничиться военными вопросами, включая прекращение огня, и не затрагивать политических или территориальных проблем. Дело воюющих сторон в Корее — решить, какие последующие мероприятия необходимо провести ддя урегулирования политических и территориальных вопросов.

24 июня 1951 г. командующий «войсками ООН» Риджуэй, сменивший в апреле Макартура, предложил командованию Народной армии КНДР и китайских добровольцев начать переговоры о перемирии. 1 июля корейско-китайская сторона приняла его предложение и назначила делегацию. 10 июля в Кесоне, в нескольких километрах от 38-й параллели, встретились представители сторон, в октябре 1951 г. переговоры были перенесены в деревню Пханмунджом.

О ходе переговоров китайское и корейское правительства постоянно информировали Москву, мы, со своей стороны, предпринимали соответствующие шаги в ООН, по каналам двусторонних отношений и через международные общественные движения, чтобы оказать давление на США.

Мощный нажим на США был оказан на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в марте 1953 г. А.А. Громыко, подвергнув критике увертки американской администрации, заявил: «Для того, чтобы добиться прекращения кровопролития в Корее и урегулирования этого вопроса, в том числе — вопроса о военнопленных, необходимо немедленно прекратить военные действия в Корее — на суше, на море и в воздухе, необходимо репатриировать всех военнопленных в соответствии с общепринятыми нормами международного права». За прекращение огня выступили делегации многих государств.

США и Южная Корея стремились побольше ухватить в ходе переговоров, предпринимали военные наступления, устраивали провокации, принуждали военнопленных служить в войсках Ли Сын Мана и Чан Кайши, расправлялись с ними. Однако война все более становилась бессмысленной, США стали покидать их союзники, даже Англия настаивала на прекращении войны.

Соглашение о перемирии, подписанное 27 июля 1953 г., предусматривало немедленное прекращение военных действий и отвод войск за пределы демилитаризованной зоны, образованной по линии недавнего фронта; запрещение сторонам увеличивать численность вооруженных сил и вооружения; создание Военной комиссии по осуществлению перемирия (из представителей военного командования обеих сторон) и Комиссии по наблюдению за перемирием из представителей нейтральных государств (Польши, Чехословакии, Швеции, Швейцарии); порядок репатриации военнопленных и созыв 28 октября 1953 г. Политической конференции на высоком уровне для решения вопроса о выводе всех иностранных войск из Кореи и других проблем.

Перемирие перемирием, но США и Южная Корея тут же нарушили соглашение, заключив 1 октября 1953 г. договор о взаимной обороне. Договор предусматривал бессрочную оккупацию американскими войсками Южной Кореи, превращение ее в постоянный военный плацдарм. Американские и южнокорейские власти насильственно задержали десятки тысяч военнопленных и передали их лисынмановским и чанкайшистским властям для использования в вооруженных силах. Из-за саботажа американской стороны не было осуществлено и решение о скорейшем созыве Политической конференции, предусмотренное соглашением о перемирии. В ходе войны города и села КНДР были стерты с лица земли американскими напалмом и бомбами. Страна понесла огромные людские потери.

Важным этапом борьбы вокруг корейского вопроса была Женевская конференция, созванная по инициативе Советского Союза. Она открылась 26 апреля 1954 г. В ней участвовали делегации пяти держав — СССР, КНР, США, Англии и Франции, делегации КНДР, Южной Кореи и представители государств, воевавших на стороне США в Корее (кроме Южно-Африканского Союза) — всего 19 государств.

Заседания проходили не каждый день, а 1-2 раза в неделю. В промежутках велась дипломатическая работа, происходили встречи с делегациями других стран, приемы.

Мы встречались с делегациями Англии, Франции. Мы знали, что особенно на заключительном этапе войны эти государства оказывали нажим на США, предостерегая против расширения войны и настаивая на скорейшем достижении перемирия. К представителям других стран—участниц интервенции, мы относились с презрением.

Посоветовавшись, Молотов, Чжоу Эньлай и Нам Ир решили, что первым должен выступить министр иностранных дел КНДР и внести предложения «О восстановлении национального единства Кореи и проведения свободных общекорейских выборов». Эти предложения предусматривали осуществление общекорейских выборов силами самих корейцев, создание общекорейской комиссии из представителей Северной и Южной Кореи для разработки избирательного закона и обеспечения подлинно демократических выборов, вывод всех иностранных войск из Кореи, чтобы не допустить их вмешательства во внутренние дела корейского народа и, наконец, принятие на себя государствами, наиболее заинтересованными в поддержании мира на Дальнем Востоке, обязательств содействовать мирному развитию Кореи и созданию условий для ее скорейшего объединения.

В.М. Молотов и Чжоу Эньлай от имени своих государств поддержали программу, выдвинутую КНДР, и выразили готовность своих государств взять обязательство обеспечить независимое, демократическое развитие объединенной Кореи. Представители США в Южной Корее противопоставили этой программе резолюцию Генеральной Ассамблеи ООН от 7 октября 1950 г., согласно которой южнокорейский режим должен был быть распространен на всю Корею. Они по существу выступили и против общекорейских выборов, предложив провести их в соответствии с конституционной процедурой Южной Кореи. Комиссию для подготовки и проведения выборов они предлагали создать из представителей, число которых было бы пропорционально численности населения Юга и Севера, причем решения такой комиссии должны были приниматься большинством голосов. США и Южная Корея саботировали предложение о выводе всех иностранных войск из Кореи до проведения выборов; они требовали вывода лишь китайских добровольцев. И, наконец, участники интервенции настаивали на том, чтобы контроль за общекорейскими выборами осуществляла ООН, флагом которой прикрывалась агрессия США в Корее. СССР, КНР и КНДР предлагали создать для этого комиссию из нейтральных государств.

            Таким образом весь ход дискуссии свидетельствовал, что США и их сателлиты пытались добиться путем переговоров тех же целей, которых они не смогли достичь во время корейской войны насильственными средствами.

В поисках выхода из тупика три делегации — СССР, КНР, КНДР — выработали новые предложения, которые Нам Ир положил на стол совещания: принять меры к скорейшему выводу из Кореи всех иностранных войск, согласовав сроки вывода на совещании; сократить в течение года численность войск Севера и Юга до 100 тыс. с каждой стороны; создать комиссию из представителен КНДР и Республики Корея для постепенной ликвидации военного положения и выработки соответствующего соглашения между Севером и Югом; признать несовместимыми с целями мирного

объединения страны соглашения с другими государствами, содержащие военные обязательства той или иной части Кореи; в целях сближения обеих частей Кореи образовать общекорейский комитет для разработки мер по установлению и развитию экономических и культурных связей между КНДР и РК; признать необходимым обеспечение государствами—участниками Женевского совещания мирного развития и условий, гарантирующих мирное объединение Кореи.

Страны американского блока отвергли эти предложения. Даже согласие представителей СССР, КНР и КНДР на установление международного контроля за общекорейскими выборами при условии, чтобы этот контроль осуществлялся не ООН, а нейтральными странами, а также на вывод иностранных войск по этапам, на чем настаивали США, не изменило хода дискуссии. США и их блок отклонили также советские предложения зафиксировать договоренность в тех случаях, когда точки зрения сторон совпадали или были близки, чтобы в дальнейшем продолжить дискуссию по остальным проблемам. США и их союзники отказались подтвердить обязательства о соблюдении перемирия, отвергли предложение принять декларацию, в которой было бы заявлено, что до окончательного мирного урегулирования корейского вопроса не будет предприниматься никаких действий, угрожающих сохранению мира в Корее. Они ультимативно потребовали в качестве условия любого соглашения проведение выборов в Корее под контролем ООН, но этот ультиматум был отвергнут.

В начале июня мы собрались у В.М. Молотова. Он сказал, что, судя по всему, американский блок ведет дело к срыву совещания. Нам нужно подготовить выступление, в котором подвести итоги совещания и изложить наши предложения, которые служили бы программой дипломатической борьбы за мирное урегулирование в Корее. Мы подготовили такое выступление; Молотов внес в него некоторые поправки и, встретившись с Чжоу Эньлаем и Нам Иром, согласовал с ними.

15 июня В.М. Молотов выступил с обстоятельным заявлением. Он изложил советские предложения:

а) проведение общекорейских свободных выборов в течение шести месяцев при соблюдении пропорционального представительства по всей Корее;

б) создание общекорейской комиссии из представителей Северной и Южной Кореи для подготовки и проведения свободных общекорейских выборов;

в) вывод всех иностранных войск из Кореи до начала проведения сборов;

г) образование международной комиссии по наблюдению за общекорейскими выборами;

д) признание необходимости обязательств по обеспечению мирного развития Кореи со стороны государств, наиболее заинтересованных в поддержании мира на Дальнем Востоке.

Предложения советской делегации были одобрены делегациями КНДР и КНР, но они натолкнулись на полный отказ от их конкретного рассмотрения тех государств, которые под флагом ООН вели трехлетнюю войну в Корее. Они, со своей стороны, не пожелали внести никаких конструктивных предложений.

В этих условиях, по мнению делегации СССР, было важно обеспечить мирное развитие Кореи на Севере и Юге. Советская делегация поддержала предложение КНДР как об установлении возможно более коротких сроков вывода всех иностранных войск из Кореи, так и о сокращении численности армий Северной и Южной Кореи. Она одобрила предложение об образовании из представителей КНДР и РК комиссии для постепенной ликвидации военного положения в Корее и о переводе войск обеих сторон на мирное положение. СССР потребовал также, чтобы США и другие страны отменили блокаду и эмбарго в отношении КНДР, противоречившие международному праву и являющиеся преступлением против корейского народа. Должен быть отменен договор между США и РК о т.н. «взаимной обороне», который рассчитан не на мирное урегулирование, а на подготовку новых военных авантюр в Корее и на Дальнем Востоке. Советская делегация высказалась также за образование общекорейского комитета для разработки и осуществления согласованных мероприятий по установлению и развитию экономических и культурных связей между КНДР и РК. Все государства — участники Женевского совещания обязаны были особо заявить о признании необходимости мирного развития Кореи, что будет способствовать созданию условий для скорейшего решения задачи мирного объединения Кореи в единое, независимое, демократическое государство.

Делегация КНДР призвала 15 июня участников Женевского совещания продолжить усилия для достижения соглашения о мирном урегулировании корейского вопроса на основе создания единого, независимого и демократического корейского государства. Поддержав этот призыв, Чжоу Эньлай заявил: «...мы обязаны принять меры для укрепления мира в Корее, чтобы создать таким образом условия для мирного объединения страны».

Убедившись, что не удастся использовать совещание, чтобы распространить лисынмановский режим на Северную Корею, делегация США и их сателлиты собрались 16 июня на сепаратное совещание. Представитель США Смит отклонил предложения КНДР, СССР и КНР. Его поддержали представители Австралии, Филиппин, Таиланда, Бельгии, Южной Кореи. В декларации, зачитанной представителем Таиланда, говорилось, что совещание в Женеве не пришло к соглашению по корейскому вопросу и этот вопрос нужно передать в ООН.

Чжоу Эньлай предложил государствам—участникам совещания сделать заявление о том, что они будут продолжать свои усилия с целью достижения соглашения о мирном урегулировании корейского вопроса... Время и место возобновления соответствующих переговоров подлежат дополнительному уточнению заинтересованными государствами. Делегации СССР и КНДР поддержали это предложение. Не возражали против него министры иностранных дел Бельгии и Англии. Делегация США настаивала на рассмотрении корейского вопроса в ООН.

Советская сторона одобрила решение правительства КНДР не проводить с 1 февраля 1986 г. крупные военные маневры на Севере и прекратить любые военные учения в период переговоров между Севером и Югом. Советский министр подтвердил неизменную солидарность с курсом правительства КНДР, направленным на вывод американских войск из Южной Кореи и объединение страны на мирной, демократической основе без вмешательства извне. Были поддержаны предложения КНДР о создании Демократической конфедеративной республики Корея посредством диалога и переговоров между заинтересованными сторонами, о замене соглашения о перемирии в Корее мирным соглашением, о выработке декларации о ненападении между Севером и Югом, а также о выводе всех видов ядерного оружия и войск США из Южной Кореи и о превращении Корейского полуострова в зону мира, безъядерную зону.

Процесс расширения и совершенствования советско-корейских отношений получил дальнейшее развитие в результате состоявшегося в октябре 1986 г. рабочего визита в СССР Генерального секретаря ЦК ТПК, Президента КНДР Ким Ир Сена. Во время его бесед с Генеральным секретарем ЦК КПСС М.С. Горбачевым, другими советскими руководителями было единодушно высказано удовлетворение динамичным подъемом сотрудничества двух стран в политической, экономической, культурной областях и отмечено, что это сотрудничество верно служит задачам сближения наших народов и государств, делу социализма. Указав на существующие резервы еще большей активизации и углубления двусторонних связей по всем направлениям, участники переговоров проявили готовность и дальше всемерно укреплять и совершенствовать отношения между СССР и КНДР. При обсуждении практических вопросов было решено значительно увеличить объем торговли и расширить как минимум вдвое масштаб экономического содействия СССР и сооружении в КНДР промышленных предприятий и других народнохозяйственных объектов. Были удовлетворены заявки на спецтехнику, необходимую для укрепления обороноспособности.

Выступая на обеде в Кремле в честь высокого корейского гостя, М.С. Горбачев выразил дружеские чувства советских людей к корейскому народу, великому делу объединения родины, пожелал дальнейших успехов в строительстве социалистического общества на корейской земле, подъема экономики и культуры, повышения народного благосостояния. Осудив раскол Кореи, превращение Южной Кореи в ядерный арсенал США, попытки сколотить блок Вашингтон — Токио — Сеул, опасные для СССР, КНДР и других стран, для дела мира, М.С. Горбачев подчеркнул: «Правое дело корейского народа — воссоединение родины — советские люди поддерживают всем сердцем. Понятно, что путь к объединению проходит не только по Корейскому полуострову. Он неразрывно связан с общей борьбой против империалистической политики в Азии и на Тихом океане, с подлинным оздоровлением там всей ситуации, с развитием добрососедских отношений». Реализация советских предложений, направленных на решение насущных проблем Азии и бассейна Тихого океана, сокращение размещенных там ядерных ракет средней дальности, сказал он далее, могли бы существенно помочь в борьбе корейского народа за снижение напряженности, упрочение мира на Корейском полуострове и превращение его в безъядерную зону, содействовали бы созданию благоприятных условий для достижения мирного объединения страны.

В ответной речи Ким Ир Сен высказал глубокую признательность Советскому государству, всему советскому народу за активную поддержку борьбы корейского народа во имя объединения родины и строительства социализма. «Непрерывно укреплять и развивать отношения дружбы и сотрудничества между Кореей и Советским Союзом, которые имеют глубокие исторические корни и зиждутся на классовых союзнических отношениях, — заявил руководитель народной Кореи, — таков незыблемый курс нашей партии и правительства республики, таково единодушное стремление всего корейского народа», Ким Ир Сен высоко оценил миролюбивую внешнюю политику СССР, поддержал выдвинутые им предложения о запрещении ядерных испытаний, предотвращении милитаризации космоса, полной ликвидации к концу текущего столетия ядерного и химического оружия, превращении азиатско-тихоокеанского региона в безъядерную зону мира и сотрудничества. С теплотой говорил Ким Ир Сен о неизменной поддержке Советским Союзом инициатив КНДР, направленных на смягчение напряженности и сохранение мира на Корейском полуострове, мирное объединение Кореи. Корейский руководитель был в хорошем настроении, выглядел энергичным и здоровым.

Политбюро ЦК КПСС в своем постановлении указало на важность состоявшегося обмена мнениями для дальнейшего упрочения советско-корейских отношений, углубления связей во всех сферах сотрудничества СССР и КНДР, расширения их взаимодействия в борьбе за мир и международную безопасность. Столь же высоко Политбюро ЦК ТПК оценило итога визита Ким Ир Сена в Москву, достигнутые там договоренности, их значение для всемерного расширения и развития дружественных отношений между СССР и КНДР, для укрепления единства и сплоченности социалистических стран.

А через два года Ким Ир Сен снова побывал в Советском Союзе. Возвращаясь из МНР, где состоялся его государственный визит, 4 и 5 июля 1988 г. он провел в Хабаровске и встретился там с руководящими деятелями, прибывшими из Москвы, в частности первым зам. Председателя Совета Министров В.С. Мураховским, руководителями краев и областей Сибири и Дальнего Востока.

Договорились об обмене опытом, сотрудничестве советских краев и областей с КНДР. Политбюро ЦК ТПК, оценивая результаты этой встречи, отметило 9 июля, что итога проходивших в Хабаровске переговоров являются важной вехой в деле расширения и развития экономического и технического сотрудничества, обменов и совместной деятельности двух стран.

Я высмеивал и американских, и наших паникеров, которые изобрели т.н. атомную проблему в Северной Корее, поскольку хорошо знал, что в КНДР имеется лишь небольшой реактор, а запроектированные два — тоже небольшие, и что северокорейское руководство не намерено создавать ядерное оружие. Шла дипломатическая борьба, тяжелая, на острие, руководители КНДР держались твердо перед лицом американского шантажа и в конечном счете победили. Соглашение между США и КНДР, выработанное в августе в Женеве в результате прямых переговоров, — последняя крупная победа Ким Ир Сена, подготовленная им во время встречи с Дж. Картером в июне 1994 г. и оформленная Женевским соглашением КНДР и США в октябре 1994 г. уже после кончины президента.

Уместно добавить, что в ходе бесед во время визита в Москву в июне 1994 года президент Республики корея Ким Ен Сам поднял вопрос о союзном договоре между СССР и КНДР, в частности, о военной статье — первой. Президент РФ сказал, что мы понимаем ст. 1 договора в том духе, что Россия выступит на стороне КНДР в случае военного конфликта не автоматически, а только при неспровоцированном нападении на нее. Вопрос о пролонгации договора в 1995 г. будет решаться с учетом обстановки, которая сложится к тому времени на Корейском полуострове. Россия намерена стоять на двух ногах: мы не намерены строить отношения с одним корейским государством за счет другого. На первом месте для нас стоят наши национальные интересы.

Считаю, что ответ был достаточно дипломатичным. Но обратило на себя внимание то, что, будучи в Пекине, президент РК не поднимал такого вопроса, хотя КНР имеет с КНДР аналогичный союзный договор. Почему? Он, видимо, знает, что правительство КНР серьезно относится к своим обязательствам.

Явный крен в сторону Южной Кореи за счет отношений с КНДР вызвал серьезные возражения ряда ученых и общественных деятелей России. Президенту Ельцину были направлены телеграммы с требованием исправить положение, не приносить в жертву отношения с давним другом — КНДР. Кажется, это начало доходить до сознания вершителей политики. В мае 1994 г. в Москву приезжал зам. министра иностранных дел КНДР Ли Ин Го; в сентябре 1994 г. в Пхеньяне находился зам. министра иностранных дел РФ А.Н. Панов. Задача этих визитов состояла в том, чтобы обсудить весь комплекс двусторонних отношений, наметить пути их активизации. Договорились, что межправительственная комиссия по экономическому и научно-техническому сотрудничеству РФ и КНДР займется оживлением двусторонних экономических и торговых связей, взаимодействием в области промышленности, энергетики, возможностью продолжения работы предприятий, построенных с помощью СССР. Северная Корея, выражая недовольство многими действиями России, в то же время готова к кооперации, созданию совместных предприятий.

ВЬЕТНАМ

Хо Ши Мин приехал в Москву на торжества по случаю 70-летия Сталина под псевдонимом Дин 16 декабря 1949 г. Он также намеревался договориться об установлении дипломатических отношений между ДРВ и СССР и о помощи Советского Союза сражавшемуся Вьетнаму.

В августе 1945 года Хо Ши Мин стал главой временного революционного правительства, с 1946 года – президентом ДРВ. В 1920-е годы жил в Париже.

На Берлинском совещании министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции в феврале 1954 г. по инициативе Советского Союза было принято решение о проведении совещания великих держав, включая Китай, для рассмотрения корейского и индокитайского вопросов. США сопротивлялись, но под давлением Англии и Франции вынуждены были согласиться. Администрация США тем не менее вела дело к широкомасштабной военной интервенции в Индокитае. 22 марта Ф. Даллес предложил Франции заключить пакт обороны Юго-Восточной Азии; главе делегации США на Женевском совещании Б. Смиту предписывалось не поддерживать предложения о прекращении огня без принятия пункта о международном принудительном механизме, то есть о контроле западных держав в Индокитае.

Маневрам западных держав твердо противостояла дипломатия СССР, КНР и ДРВ. Она тоже готовилась к совещанию. По инициативе Советского Союза в начале апреля 1954 г. в Москве состоялись встречи В.М. Молотова, Чжоу Эньлая и Хо Ши Мина, на которых я присутствовал. Вьетнамский лидер отмечал: «Если рассматривать положение так, как оно сложилось на сегодняшний день, то оно благоприятно для демократического Вьетнама. Однако в дальнейшем американцы могут еще больше вмешаться в войну в Индокитае, что создаст серьезные трудности». Чжоу Эньлай так оценивал ситуацию: «В случае если американцы не будут серьезно вмешиваться в дела Вьетнама, то Народная армия ДРВ сумеет в течение двух лет освободить всю северную часть страны, включая Ханой и Хайфон. Одновременно будет развиваться партизанское Движение на Юге, а также в Камбодже и Лаосе. Трудно, однако, рассчитывать, что удастся выиграть еще два года, поскольку США форсируют вмешательство. Сначала США оказывали Франции помощь авиацией, теперь принимают активное участие в обучении войск Бао Дая. Возможно, в дальнейшем они предпримут еще какие-то новые шаги». Чжоу Эньлай подчеркивал, что в случае широкого американского вмешательства Китай не сможет оказать ДРВ прямой помощи. «Возникает вопрос, — говорил он, — выступит ли Китай в случае, если американцы вторгнутся на территорию Вьетнама. Этот вопрос беспокоит американцев, остается для них неясным и загадочным. Товарищи из Вьетнама полагают, что Китай может принять открытое участие в военных действиях на территории Вьетнама. ЦК КПК, однако, считает, что китайской армии невозможно принять участие в операциях на территории Вьетнама, поскольку это противопоставило бы Китай остальным народам Юго-Восточной Азии, что дало бы американцам возможность создать блок, простирающийся от Индии до Индонезии». На следующей встрече Чжоу Эньлай заявил: «Вмешательство американцев делает войну еще более трудной, тяжелой и создает более мрачные перспективы... Они (вьетнамские руководители — М.К) надеются на то, что если Франция при поддержке США окажет нажим и подойдет к границам Китая, то он обязательно вмешается и придет на помощь Вьетнаму. Однако они не учитывают того обстоятельства, что Китай ни при каких условиях не сможет открыто выступить. По этому вопросу у вьетнамских и китайских товарищей есть некоторые разногласия».

Советская сторона не разделяла столь мрачных оценок. Молотов представил, а Чжоу Эньлай и Хо Ши Мин одобрили позицию трех стран на Женевском совещании. Суть ее состояла в том, что нужно добиться признания независимости Вьетнама и других стран Индокитая, не допустить расширения войны и вынудить Францию прекратить военные действия; нужно также завоевать максимально благоприятные условия, которые позволили бы в конечном счете обеспечить полное освобождение Вьетнама, Лаоса и Камбоджи.

Дипломатия социалистических стран на совещании в Женеве, начавшем свою работу с обсуждения корейского вопроса, получила поддержку со стороны Индии, Индонезии, Цейлона и Пакистана, премьер-министры которых были на совещании в Коломбо в апреле 1954 г. Индия была приглашена на Женевское совещание в качестве наблюдателя.

Обсуждение индокитайского вопроса началось 8 мая. В совещании участвовали пять великих держав, ДРВ, правительство Бао Дая, Лаос и Камбоджа, и в качестве наблюдателя — Индия. Попытки США и Франции решать процедурные вопросы без КНР и ДРВ были твердо отклонены Советским Союзом. ДРВ не стала настаивать на участии в совещании сил сопротивления Лаоса и Камбоджи. Договоренность от 5 мая о председательствовании на совещании министров иностранных дел СССР и Англии помешала созданию тупика по этому вопросу. Мы с удовлетворением восприняли то, что делегацию США вместо Даллеса стал возглавлять аскетический Б. Смит, являвшийся заместителем госсекретаря США.

Первым на открывшемся 8 мая совещании выступил министр иностранных дел Франции, сильно помятый Ж. Бидо. Заявляя о готовности содействовать прекращению военных действий, французский министр предлагал, однако, объявить перемирие только во Вьетнаме и рассмотреть лишь военные вопросы. Правительство Ланьеля — Бидо явно не намеревалось идти на окончательное урегулирование. Делегация ДРВ, которую возглавлял энергичный Фам Ван Донг, заместитель премьер-министра ДРВ, выдвинул 10 мая план установления мира в Индокитае на основе признания независимости, единства и демократического развития индокитайских государств. В качестве первоочередного шага предлагалось прекратить военные действия одновременно по всему Индокитаю путем заключения между Францией и каждым из трех государств соглашений о перемирии и создания комиссий из представителей воюющих сторон для контроля за их выполнением. Затем предстояло осуществить политическое урегулирование, предусматривающее признание Францией независимости Вьетнама, Лаоса и Камбоджи и вывод всех ее войск, проведение в этих странах выборов для образования единых демократических правительств, признание ими экономических и культурных интересов Франции и возможности добровольного вхождения во Французский союз.

Предложения ДРВ были поддержаны СССР и КНР. Советская делегация 14 мая предложила принять в принципе французскую рекомендацию о международных гарантиях перемирия и создать с этой целью комиссию нейтральных государств. Проведение 17 Мая закрытых узких встреч облегчило прямые контакты между делегациями ДРВ и Франции, которая до этого времени уклонялась от них на официальных заседаниях под предлогом, что это будет означать признание ДРВ де-факто. В тот же день удалось договориться о первоочередном обсуждении военных аспектов урегулирования. Но американская делегация потребовала прекращения закрытых встреч. Эйзенхауэр в своих мемуарах поясняет, что США опасались, как бы Франция не предпочла капитуляцию «совместным действиям», и решили заверить ее в готовности оказать военную помощь. Правительство Франции не решилось принять предложение США.

С целью облегчить переговоры В.М. Молотов представил 24 мая план из пяти пунктов: прекращение огня, образование зон перегруппировки войск противников, запрещение доставки подкреплений после перемирия, создание органов по контролю за этими условиями и определение гарантий их выполнения. Через три дня Чжоу Эньлай предложил, чтобы гарантами соглашений выступили участники Женевского совещания. В тот же день Фам Ван Донг внес дополнительные рекомендации о перегруппировке войск.

28 мая делегация ДРВ согласилась с тем, чтобы военные переговоры от имени сил сопротивления Лаоса и Камбоджи вело командование Народной армии Вьетнама. 29 мая было принято решение о немедленной встрече представителей командования воюющих сторон для изучения вопроса о размещении вооруженных сил после прекращения военных действий. Такие встречи начались 2 июня. А 31 мая Молотов внес предложение образовать нейтральную комиссию для наблюдения за перемирием из представителей Индии, Чехословакии, Польши и Пакистана; Англия предложила создать комиссию из представителей пяти стран Азии — участниц совещания в Коломбо.

Американцы с подачи Даллеса старались не допустить соглашения, держали курс на войну. Поэтому предложения, которые они вносили, имели целью сорвать совещание. Смит игнорировал представителей КНР и ДРВ. Отвергая предложение об образовании комиссии нейтральных государств, делегат США настаивал на том, чтобы контроль за перемирием осуществлял «надлежащий аппарат ООН». Бидо утверждал, что Франция уже признала «независимость» Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, и что проведение выборов в этих странах следует возложить на монархические правительства.

Во Франции росло недовольство политикой правительства Ланьеля — Бидо, которое не желало вывести страну из позорной и дорогостоящей войны в Индокитае. Ему было выражено недоверие в парламенте; было сформировано новое правительство во главе с радикалом Мендес-Франсом, который твердо повел дело к прекращению «грязной войны». Активный участник войны против фашистской Германии, человек дела Мендес-Франс сразу же передал свой положительный заряд участникам совещания. Он твердо заявил Б. Смиту, что будет содействовать успеху совещания и потребовал, чтобы Вашингтон удержал своего ставленника Нго Дин Зьема, назначенного к тому времени премьером баодаевского правительства, от обструкции перемирия. Он установил хорошие контакты с Молотовым. А. Иден после встречи с Мендес-Франсом призвал к соглашению на основе независимости Лаоса и Камбоджи, раздела Вьетнама и международных гарантий индокитайским государствам в форме отличной от НАТО, то есть без их включения в военный блок, чего добивались США. Опасаясь срыва переговоров, Мендес-Франс и Иден потребовали встречи с Даллесом, заявившим, что ни он, ни Смит в Женеву не поедут, и под их давлением госсекретарь США был вынужден вернуть в Женеву своего заместителя, фактически признав, что американская дипломатия не могла помешать соглашению.

На заключительной стадии совещание велось в основном в форме двусторонних контактов, начало которым было положено 23 июня встречей Мендес-Франса с Чжоу Эньлаем в Берне, как бы вне рамок совещания. Самыми трудными были вопросы о составе комиссии нейтральных государств, о демаркационной линии, а также о сроках выборов во Вьетнаме. Однако усилия СССР, КНР и ДРВ помогли решить 18 июля вопрос о составе нейтральной комиссии. Важной была договоренность о временном разграничении во Вьетнаме по линии 17-й параллели, означавшее переход в ДРВ Ханоя и Хайфона в обмен на передачу под контроль французских войск части освобожденных районов к югу от 17-й параллели. Силы сопротивления Камбоджи распускались, устанавливалась зона перегруппировки сил сопротивления в Лаосе.

В ночь на 21 июля представители Народной армии Вьетнама и вооруженных сил Франции подписали соглашение о перемирии во Вьетнаме и Лаосе, а представитель вьетнамской армии и представитель кхмерских вооруженных сил — о перемирии в Камбодже. Днем предстояло подписать Заключительную декларацию совещания. Б. Смит, однако, отказался поставить свою подпись под документом, поскольку в нем, дескать, одобрялся переход части Вьетнама под контроль коммунистического правительства. Чтобы спасти положение, председатели Молотов и Иден договорились, что декларация вообще не будет подписываться, а участники совещания будут перечислены в ее заголовке, их представители выскажут отношение к ней устно. Американский делегат вынужден был заявить, что правительство США принимает к сведению достигнутые соглашения, кроме п. 13 декларации. Американская администрация обязалась также «воздерживаться от угрозы силой или ее применения» с целью нарушения соглашений.

В соответствии с соглашениями о перемирии в период с 27 июля по 11 августа во всех странах Индокитая прекращались военные действия с последующей перегруппировкой и отводом вооруженныx сил в определенные зоны. Во Вьетнаме по реке Бен-Хай от Устья до Бо Хо Су и далее до границы Лаоса по 16° 51 северной широты устанавливалась временная демаркационная линия и демилитаризованная зона в пределах пяти километров по обе ее стороны. Отвод французских и баодаевских войск южнее, а частей Народной армии — севернее этой линии завершался в течение 300 дней. Соглашения предусматривали вывод французских войск и частей вьетнамских добровольцев из Лаоса и Камбоджи. До политического урегулирования силы сопротивления Лаоса располагались в северо-восточных провинциях Фонг-Сали и Сам-Нёа; силы сопротивления Камбоджи подлежали демобилизации. Запрещался ввод во все индокитайские государства иностранных войск, ввоз иностранного военного персонала, вооружений, боеприпасов и создание на их территории новых иностранных зоенных баз. Обе части Вьетнама, Лаос и Камбоджа не должны были вступать в военные союзы. Франция обязалась уважать независимость, суверенитет, единство и территориальную целостность индокитайских государств. Для наблюдения и контроля за осуществлением соглашений и прекращением военных действий в каждом из них создавались нейтральные международные комиссии в составе представителей Индии, Канады и Польши, под председательством индийских представителей.

В Заключительной декларации участники совещания с удовлетворением приняли к сведению соглашения о перемирии и установили, что в Лаосе и Камбодже в 1955 г., во Вьетнаме в 1956 г. должны состояться свободные выборы. Они обязались уважать суверенитет, независимость, единство и территориальную целостность государств Индокитая, не допускать вмешательства в их внутренние дела, а также консультироваться по любому вопросу, переданному им международными комиссиями, для принятия соответствующих мер (п. 13).

Американская делегация напоминала привязанного к повозке ишака, который все время отказывался идти и тянул повозку назад.

На конференции в Багио, затем — в Маниле, состоявшейся 6—8 сентября 1954 г. был заключен договор об обороне Юго-Восточной Азии, была создана организация договора об обороне Юго-Восточной Азии (СЕАТО), которой было суждено скончаться в подростковом возрасте. Он был направлен против КНР и ДРВ.

В декабре 1960 г. был создан Национальный Фронт освобождения Южного Вьетнама. Расширилась гражданская война, в которую все более втягивались США. В октябре 1963 г. на Юге Вьетнама сражались около 17 тыс. американских солдат и офицеров, а в 1969 г. — свыше 550 тыс. и 7-й флот США.

Москве не улыбалась перспектива новой войны во Вьетнаме. Поэтому руководители КПСС давали понять вьетнамским друзьям, что нужно добиваться объединения Вьетнама полическими средствами, используя механизм, созданный Женевским совещанием (институт сопредседателей, нейтральную комиссию), Ханой твердо взял курс на освобождение Южного Вьетнама и объединение страны военным путем. Уместно добавить, что уже в ходе войны, когда на совместных встречах обсуждалась тактика переговоров с США, вьетнамские лидеры вежливо выслушивали советы руководителей КПСС, но поступали обычно по-своему.

2 августа 1964 г. администрация США спровоцировала т.н. «тонкинский инцидент» (перестрелка американского эсминца и вьетнамских патрульных судов в территориальных водах ДРВ), а 5 августа подвергла обстрелу и бомбардировке приморские районы ДРВ. 7 августа конгресс США принял «тонкинскую резолюцию», санкционировавшую принятие президентом необходимых мер «для отражения любого вооруженного нападения на военные силы США и противодействия дальнейшей агрессии». 26 сентября президент Джонсон официально объявил, что отдал приказ американским самолетам вторгаться в воздушное пространство ДРВ. Так началась воздушная война США против ДРВ. Вашингтон открыл ящик Пандоры, из которого поползут многие несчастья для американского народа. Наглость американской администрации, тупость Джонсона вывели США на тропу, которая привела к их позорному поражению.

При этом СССР активно поддерживал политические и дипломатические акции правительства ДРВ, Национального фронта освобождения Южного Вьетнама, Временного революционного правительства Республики Южный Вьетнам, направленные на политическое решение вьетнамской проблемы. Основными элементами программы урегулирования во Вьетнаме были: прекращение бомбардировок ДРВ, вывод американских войск и образование временного коалиционного правительства на юге Вьетнама.

Встречая мощный, все возрастающий отпор со стороны вьетнамского народа, опиравшегося на активную поддержку и разностороннюю помощь социалистических стран, антиимпериалистических сил многих стран, оказавшись перед перспективой длительной и тяжелой войны, правительство США было вынуждено отдать 31 марта 1968 г. приказ о частичном прекращении бомбардировок Северного Вьетнама и выразило готовность вступить в переговоры с ДРВ (именно о такой формуле была договоренность с Киссинджером). 3 апреля правительство ДРВ заявило о готовности назначить своего представителя для контактов с представителями США.

Советское правительство заявило 6 апреля 1968 г., что полностью поддерживает позицию правительства ДРВ: оно убеждено в том, что правительство ДРВ предложило реальный путь к прекращению войны во Вьетнаме, к политическому урегулированию в интересах всего вьетнамского народа, в интересах восстановления нормальной обстановки во всей Юго-Восточной Азии.

После проволочек и торга насчет места вьетнамо-американских встреч правительство США согласилось в начале мая 1968 г. на проведение официальных бесед в Париже между представителями правительства ДРВ и США. Беседы начались 13 мая.

Посольство СССР во Франции поддерживало контакты с делегациями ДРВ, и Москва была хорошо информирована о ходе переговоров. Советское правительство, со своей стороны, делало все, чтобы добиться от американского правительства и лично от президента прекращения агрессии, в частности бомбардировок и других актов войны против ДРВ, и приступить к политическому решению проблемы. В этой связи председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин направил президенту США Л. Джонсону ряд посланий.

В результате договоренности между представителями ДРВ и США, достигнутой в Париже, 1 ноября 1968 г. США прекратили бомбардировки ДРВ. Начались четырехсторонние политические переговоры представителей ДРВ, НФО Южного Вьетнама, США и сайгонской администрации в целях поиска путей мирного урегулирования вьетнамской проблемы. В Москве оценили достигнутую в Париже договоренность как важный успех на пути к мирному урегулированию во Вьетнаме. Как отметило правительство СССР в заявлении от 3 ноября 1968 г., эта договоренность явилась прежде всего результатом длительной самоотверженной борьбы братской Демократической Республики Вьетнам и всего вьетнамского народа за свободу, независимость и единство своей родины при активной поддержке и помощи социалистических государств, миролюбивых и прогрессивных сил всего мира.

Переговоры в Париже проходили с большими трудностями. Сперва представители США и сайгонского режима пытались представить дело так, будто переговоры носят двусторонний характер между США и Сайгоном, с одной стороны, и ДРВ и НФО — с другой. Цель этого маневра состояла в том, чтобы уйти от признания НФО в качестве равноправного партнера на переговорах. Затем США стали настаивать на том, чтобы рассмотреть военные проблемы, а вопросы политического урегулирования передать для обсуждения с сайгонской администрацией.

Чтобы сдвинуть переговоры с мертвой точки, НФО выступил в мае 1969 г. с программой урегулирования из 10-ти пунктов. В дальнейшем эта программа была детализирована и уточнена. Важнейшими требованиями программы являлись: вывод из Южного Вьетнама войск США и их союзников и образование там временного коалиционного правительства.

Соглашаясь в принципе обсудить вопрос о выводе своих войск, представители США требовали одновременного вывода войск ДРВ из Южного Вьетнама. Между тем вопрос о вьетнамских войсках, как заявляли представители ДРВ и РЮВ, должен решаться самими вьетнамцами. США и сайгонская администрация упорно отказывались от обсуждения вопроса о коалиционном правительстве.

Важным этапом в борьбе за освобождение Южного Вьетнама явились состоявшийся в июне 1969 г. конгресс народных представителей Южного Вьетнама и образование Временного революционного правительства Республики Южный Вьетнам. Советский Союз признал это правительство 13 июня и, со своей стороны, принял меры, чтобы содействовать его максимально широкому международному признанию. Вслед за социалистическими государствами Временное революционное правительство быстро получило признание многих стран Азии и Африки.

Камбоджа

Завершение «холодной войны», улучшение советско-китайских отношений, китайско-вьетнамское сближение создали условия для поисков мировым сообществом путей прекращения войны в Камбодже и урегулирования конфликта. Начиная с 1987 г. в поиски решения включились СССР и КНР, Франция, Англия и США, Япония, Индонезия, Таиланд и Австралия, государства—члены АСЕАН, Совет Безопасности ООН, четыре группировки Камбоджи: пномпеньское правительство, роялисты, фракция Сон Санна, «красные кхмеры». В 1990 г. Вьетнам вывел свои войска из Камбоджи, Советский Союз и Вьетнам прекратили поставки оружия в эту страну, Китай заявил о прекращении снабжения оружием «красных кхмеров», США отказались поддерживать группировки Сианука и Сон Санна. Пять государств — постоянных членов Совета Безопасности выработали рамки всеобщего урегулирования камбоджийского конфликта, четыре камбоджийские стороны приняли эти рамки в качестве основы камбоджийского урегулирования и на совещании в Джакарте 10 сентября 1990 г. сформировали Высший национальный совет, который после долгих препирательств возглавил всегда рвавшийся к власти Сианук. Совет Безопасности ООН в резолюции от 20 сентября 1990 г. приветствовал и одобрил все эти достижения.

В октябре 1991 г. в Париже было подписано Соглашение о всеобщем урегулировании конфликта в Камбодже, реализация всех положений которого должна была привести к прекращению войны в стране, обеспечить создание там стабильной политической обстановки, развертывание демократических процессов, положить начало восстановлению разрушенной экономики. Оно предусматривало, в частности, безусловное прекращение огня враждующими сторонами, 70-процентное разоружение оппозиционных сил и регулярной армии, контроль над действиями остальных военных формирований, возвращение беженцев, число которых достигало тогда 350 тыс. человек, и, наконец, проведение всеобщих выборов на многопартийной основе. Когда 23 октября 1991 г. под ним были поставлены подписи четырех основных политических группировок, при этом продолжавших ненавидеть друг друга и не намеренных уступать в борьбе за власть, средства массовой информации провозгласили начало новой эры в Камбодже. Разумеется, теперь, спустя два года, положение в Камбодже радикально изменилось. Однако возможность того, что Камбоджа еще способна «вернуться на исходные позиции», сохраняется, и создается впечатление, что мир там держится в значительной степени на благоразумии лидеров сторон, за которым явно проглядываются силуэты тех, кто поддерживал прежде этот конфликт.

В апреле 1992 г. в Камбодже стали развертываться силы Временного органа ООН (ЮНТАК), который был создан по инициативе Австралии и утвержден Советом Безопасности для проведения миротворческих операций. Временному органу ООН, численность которого составляли около 22 тыс. человек, практически были предоставлены права осуществления прямого административного контроля в этой измученной войной стране Юго-Восточной Азии, а также возложена задача проведения разоружения противоборствующих группировок. Большинство персонала ЮНТАК — военнослужащие «голубых касок», их 15 764 человека. Кроме того, в его составе 3584 полицейских — так называемая «гражданская полиция» и 630 добровольцев ООН, а также вспомогательные подразделения и аппарат главы ЮНТАК Ясуси Акаси, специального Представителя ООН в Камбодже. Бюджет этой организации, по данным японской печати, составлял 2,8 млрд долларов.

Наиболее важная и существенная задача ЮНТАК заключалась в том, чтобы всеми имеющимися в наличии силами обеспечить в Камбодже мирное проведение 23—28 мая 1993 г. всеобщих выборов, представляющих собой первый принципиальный шаг на пути разработки в стране новой конституции и формирования нового состава правительства. В течение трех месяцев после проведения выборов согласно плану ООН Учредительное собрание должно было разработать и утвердить новую конституцию страны, после чего оно преобразовалось в Законодательную ассамблею, которой надлежало формировать новое правительство. При этом ВНС — орган власти переходного периода — считал бы свою задачу выполненной и самоликвидировался бы, а его лидер принц Сианук оставался бы единственным реальным кандидатом в президенты или короли Камбоджи, что вполне отвечало и его личным политическим амбициям.

Начало операций ЮНТАК было довольно успешным. Более или менее благополучно прошел первый этап мирного процесса, в целом успешно были проведены выборы, несмотря на вооруженные провокации полпотовцев, активно осуществлялась репатриация беженцев из лагерей, расположенных на тайско-камбоджийской границе, велась работа по разминированию Камбоджи, которая за 20 лет войны была нашпигована взрывными устройствами. Однако второй этап мирного плана ООН, которым предусматривались демобилизация и разоружение 70% войск всех камбоджийских сторон, фактически провалился вследствие саботажа со стороны «красных кхмеров». Постоянно нарушая договоренность о прекращении огня, совершая террористические акты против других камбоджийских группировок, отказавшись участвовать в выборах в Учредительную ассамблею страны, «красные кхмеры» торпедировали Парижское соглашение и возобновили гражданскую войну. Кризис в стране усугубляется коррупцией чиновников, апатией населения, политическими сальто-мортале короля Сианука, пара- личем власти. Ухудшаются отношения с Таиландом, нарастают трения в пограничных районах с Вьетнамом. «Красные кхмеры» используют такую ситуацию, пытаясь навязать в конечном счете решение, обеспечивающее им максимум влияния в новом коалиционном режиме. Это, однако, едва ли вероятно, поскольку широкие слои населения не забыли и не смогут забыть их кровавое правление в Камбодже в 1975—1979 гг.

О приоритетности принципов сотрудничества

В 1971 году было решено подготовить документ «Принципы сотрудничества между СССР и Францией».

Документу придавалось большое значение, поскольку имелось в виду его подписание руководителями двух стран — Л.И. Брежневым и Ж. Помпиду во время первого визита тогдашнего руководителя Советского Союза в западную страну. Поэтому переговоры по согласованию текста документа вел лично министр иностранных дел А А. Громыко. Одно из положений было решено посвятить сотрудничеству двух стран в европейских делах. Это положение начиналось словами:

«Большое значение имеет тесное сотрудничество СССР и Франции в Европе, совместно с заинтересованными государствами, в поддержании мира и в продолжении линии на разрядку, в укреплении безопасности, мирных отношений, сотрудничества между всеми европейскими государствами при условии неукоснительного соблюдения следующих принципов…»

Эту вступительную фразу согласовали без труда. Дальше требовалось перечислить те принципы, о которых говорилось выше. Тут начались трудности. Большие. Дело в том, что руководство Советского Союза первейшим, самым главным принципом, которого должны были придерживаться европейские государства, считало принцип нерушимости границ. Этот принцип во всех перечислениях Советский Союз неизменно ставил на первое место с цифрой «1» перед ним. Исходя из этого, наше предложение в отношении перечисления принципов выглядело следующим образом:

1. Нерушимость границ.

2. Невмешательство во внутренние дела.

3. Равенство.

4. Независимость.

5. Отказ от применения силы или угрозы ее применения.

Что касается французов, то они были не против упоминания в перечне принципа нерушимости границ, но категорически возражали против того, чтобы он стоял на первом месте. Поэтому их вариант перечня принципов выглядел так.

1. Равенство.

2. Невмешательство во внутренние дела.

3. Нерушимость границ.

4. Независимость.

5. Отказ от применения силы или угрозы ее применения.

Длительные переговоры со всякого рода вариантами перестановки принципов местами результатов не дали.

И тогда наш министр и его партнер с французской стороны — посол Роже Сеиду — попросили двух сопровождавших их дипломатов — одного с советской стороны (им был автор этих строк) и одного с французской (им был советник-посланник посольства Франции) уединиться и подумать над тем, как выйти из положения.

В результате автором этого учебника было предложено: снять цифры при перечислении принципов, заменив их тире. В таком случае все принципы приобретали равное значение, и французы согласились с тем, чтобы первым в перечислении, но без цифры «1» оказался принцип нерушимости границ. В результате в документе было дано следующее перечисление принципов:

— Нерушимость границ.

— Невмешательство во внутренние дела.

— Равенство и т. д.

Решение было неожиданным, но удовлетворяющим обе стороны.

Кстати, когда позже при подготовке Хельсинкского Заключительного акта пришлось перечислить десять принципов, которыми должны руководствоваться государства — участники СБСЕ, то было решено внести в документ положение, уточнявшее, что «все принципы, изложенные выше, имеют первостепенную важность и, следовательно, они будут одинаково и неукоснительно применяться при интерпретации каждого из них с учетом других».

Примером может служить заключение Бухарестского мирного договора 1812 года. Этим договором благодаря военному и дипломатическому таланту Михаила Кутузова удалось завершить длительную и тяжелую войну с Турцией накануне нашествия французов на Россию.

Война была развязана в 1806 году Турцией. Ее подтолкнул к этому Наполеон, готовившийся нанести удар по нашей стране. Наполеон стремился к тому, чтобы, когда его корпуса будут наступать на Россию с берегов Немана, с юга, с берегов Днестра и Дуная, в Россию вторглась 100-тысячная турецкая армия и чтобы 40 тысяч турецких кавалеристов, пройдя Украину, присоединились к французской армии, идущей через Белоруссию.

Россия нуждалась в мире, но турецкий султан о мире и слышать не хотел. Таково было положение, когда весной 1811 года главнокомандующим Дунайской армией был назначен Кутузов. Серией блестящих военных операций ему удалось полностью блокировать всю турецкую армию вместе с ее командующим великим визирем Чабак-оглы. Армия была обречена. Кутузову стало известно, что визирь намерен бежать из окружения. Пусть бежит, решил Кутузов. Он знал, что по турецким законам визирь, находясь в окружении, не имеет права вести переговоры о мире, а Кутузову прежде всего нужен был мир. Ночью на небольшой лодке визирь бежал. Наутро к нему явился адъютант Кутузова с букетом цветов и, поздравив от имени Кутузова с благополучным бегством, предложил вступить в переговоры о мире. Что касается турецкой армии, то «Кутузов сначала посылал осажденным сухари, а потом предложил до перемирия "взять на сохранение", предупреждая турок, что иначе они перемрут». Император Александр I был недоволен, считая, что надо было требовать полной капитуляции. Кутузов «объяснял царю, что султан, подстрекаемый Наполеоном, не шел на капитуляцию, а если бы турецкие войска вымерли или сдались, визирю совсем незачем было бы спешить с миром». Царь решил заменить Кутузова, но Кутузов сумел подписать в Бухаресте мир за день до приезда нового главнокомандующего — мир, кстати, очень выгодный России по содержанию, не говоря уже о его своевременности: Бухарестский договор был ратифицирован Александром I накануне вторжения французских войск в Россию. Это позволило России использовать 52-тысячную Дунайскую армию в кампании против французов. Наполеон негодовал. Известный французский историк Жомини зло написал: «Невежественные потомки Магомета заключили мир как раз в тот момент, когда могли выправить последствия целого века проигранных войн». В этой оценке много эмоций. Вместе с тем бесспорно, что Кутузов лучше Александра I реализовал баланс интересов России и Турции, позволивший достичь договоренности, повлиявшей на ход истории.

Примером может быть тактика российской делегации на переговорах с Украиной 1992–1994 годов о присоединении Украины к Договору о нераспространении ядерного оружия и ликвидации ядерного оружия Советского Союза, оставшегося на украинской территории. Один из главных вопросов переговоров состоял в размерах своего рода мирного дивиденда, компенсации, на которую могла рассчитывать украинская сторона в результате вывоза с ее территории ядерных боеголовок. Государственная делегация России сочла нежелательным при рассмотрении этой проблемы выдвигать перед Украиной какие-либо запросные позиции с целью их последующей корректировки в ходе переговоров. В связи с этим имелось в виду сразу после начала переговоров заявить украинской делегации, что взамен на вывоз в Россию ядерного оружия, находившегося на украинской территории, для его утилизации в России, Украина получит мирный дивиденд в виде топлива для своих атомных электростанций в количестве, эквивалентном количеству расщепляющихся материалов, извлеченных из вывезенных с ее территории ядерных боезарядов, за вычетом расходов России на утилизацию этих боезарядов.

При такой тактике у делегации не было каких-либо запасных позиций, поскольку то, о чем шла речь, было максимумом, что могла сделать Россия в этом вопросе. Но именно такую позицию было решено изложить украинской стороне, чтобы предотвратить затяжку переговоров, а тем более превращение их в нечто напоминающее торг, совершенно неуместный по такому острому и чувствительному вопросу, как ядерное оружие, торг, который мог бы дать пищу для всякого рода спекуляций. Эта тактика оправдала себя, в частности, в силу того, что она нашла понимание международного общественного мнения, с чем не могли не считаться в Киеве.

Приведем в качестве иллюстрации главную интригу борьбы, развернувшейся в 1980 году на подготовительной части Мадридской встречи государств — участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе при разработке ее правил процедуры. Речь шла о том, чем должна была заниматься Мадридская встреча, а в более широком плане — о будущем общеевропейского процесса в целом. Напомним, что это было время, когда конфронтация между СССР и США набирала силу, и это придало развернувшейся дипломатической схватке особую остроту. Суть дела была в том, что для США Мадридская встреча представляла интерес только как возможность критиковать Советский Союз. Этой цели и подчинял, действуя в соответствии с указаниями Вашингтона, глава американской делегации Макс Кампельман все свои позиции по организационно-процедурным вопросам. Разработка новых договоренностей, которые продвигали бы общеевропейский процесс, а стало быть, и принятие на Мадридской встрече содержательного итогового документа, его не интересовала.

Что касается Советского Союза, то он был готов провести дискуссию по выполнению Заключительного акта, даже не особенно считаясь со временем, которое может для этого потребоваться. Однако он ставил вопрос о том, чтобы было определено, когда Мадридская встреча могла бы перейти к работе над новыми предложениями. Против этого М. Кампельман жестко возражал. Вначале М. Кампельман имел довольно широкую поддержку со стороны делегаций других стран, но постепенно она ослабевала: его линия все больше обнажалась как обструкционистская и деструктивная, а наша — как конструктивная по отношению к общеевропейскому процессу, в продолжении и развитии которого были заинтересованы в той или иной степени практически все его участники, кроме США. М. Кампельман это чувствовал, и это его беспокоило. В разгар борьбы он вылетел в США, чтобы, по его словам, постараться получить новые, более гибкие указания.

М. Кампельман отсутствовал неделю, и неделю встреча, сбросив ритм, с надеждой ждала, с чем он вернется из Вашингтона.

Сразу же по прилете в Мадрид М. Кампельман пригласил автора этих строк на обед, где заявил:

— Я не привез никаких новых инструкций из Вашингтона и буду твердо стоять на позиции, которую делегация США заняла на подготовительной встрече с первого дня ее работы.

Суть этой позиции он изложил следующим образом. На основной части Мадридской встречи необходимо провести не ограниченную никакими временными или иными рамками дискуссию по выполнению Заключительного акта. Обмен мнениями по всеми комплексу вопросов, связанных с выполнением Заключительного акта, можно будет считать завершенным лишь тогда, когда не окажется больше желающих выступать. Новые предложения на встрече, конечно, могут рассматриваться, и на дискуссию по этим предложениям также можно было бы отвести необходимое для этого время, однако американская делегация не питает оптимизма насчет того, что на Мадридской встрече можно будет достичь по этим предложениям какой-либо договоренности. К тому же, для начала работы над новыми предложениями необходимо будет принятие дополнительного решения самой Мадридской встречей. Выдвигавшиеся тогда Советским Союзом идеи о созыве конференции по военной разрядке и разоружению в Европе М. Кампельман считал неприемлемыми.

Для США, говорил он, было бы достаточно, если бы Мадридская встреча завершилась лишь принятием решения об установлении даты и места следующей встречи типа Мадридской. Все это звучало как ультиматум. М. Кампельман понимал это. Улыбнувшись, он сказал:

— Сдавайтесь, господин Дубинин. Это так легко сделать! Достаточно сказать только одно слово: «Да».

Увы, «Да» никак не получалось. Другое короткое слово — «Нет» — тоже сказать было нельзя, поскольку Советский Союз стремился обеспечить успех Мадридской встречи. Нужна была договоренность, лежавшая где-то посредине между этими взаимоисключающими понятиями, но непременно открывающая путь к результативной работе. Таким образом, позиция США блокировала продолжение подготовительной работы. Это требовало от нас все более активной работы с нейтральными и неприсоединившимися странами, со всеми, кого по мере приближения даты начала основной Мадридской встречи беспокоил все больше надвигавшийся кризис, несший угрозу основной встрече, если ко времени ее начала не будут решены организационные вопросы Узел затягивался все туже.

Из Москвы нам сообщили, что сложившаяся ситуация там была внимательно проанализирована. Мы получили указание продолжать настойчиво добиваться выработки повестки дня и решения других организационно-процедурных вопросов на приемлемых для нас условиях, нацеленных на конструктивное проведение основной Мадридской встречи.

В то же время нас информировали, что если из-за позиции США, тем не менее, не удастся завершить такое согласование на подготовительной встрече, то надо будет исходить из следующего: делегация СССР прибудет к установленной дате начала основной встречи (11 ноября 1980 года), но, естественно, до формального открытия встречи необходимо будет продолжить заниматься решением тех организационно-процедурных вопросов, которые к тому времени останутся несогласованными.

Советский Союз продолжал тем самым линию на спасение Мадридской встречи и развитие общеевропейского процесса в целом. Это помогало нам продолжать дипломатическую борьбу с позиций конструктивности, но договориться все не удавалось, так как делегация США жестко стояла на своем. Дата 11 ноября быстро приближалась. Весь день 10 ноября шла напряженная работа. Было назначено вечернее заседание, затем ночное. Стрелки часов подвигались к полуночи, то есть к дате, определенной для начала основной Мадридской встречи. Все делегации съехались в Мадрид на эту встречу. Прибыла и наша. Наутро нужно было начинать работу основной Мадридской встречи, а правила ее проведения все еще не выработаны, и министры иностранных дел (их прилетело в Мадрид немало) все еще не знали даже, в каком порядке они должны выступать, поскольку определение очередности было также задачей подготовительной встречи. Чтобы выиграть время, мы решили прибегнуть к известному приему: остановили стрелки находившихся в зале часов на 24.00 10 ноября. Значит, и в час, и два, и в три часа ночи, и утром для нас еще будет продолжаться 10 ноября, а 11 ноября применительно к работе Мадридской встречи наступит лишь тогда, когда это решим мы. Всё большее число делегаций подключается к нашим усилиям по прорыву обструкции делегации США и принятию решений, которые позволили бы основной Мадридской встрече работать в конструктивном ключе. Ряды делегаций, поддерживающих позиции США, редеют. Под утро М. Кампельман удаляется, чтобы связаться по телефону с Вашингтоном, а нахожу его в комнате делегации США ожидающим разговора с Государственным департаментом. Он очень озабочен. Видимо, инструкции у него в самом деле жесткие. Но около него я вижу лишь глав делегаций двух натовских стран, и то, скорее, в роли личных друзей, поскольку в зале заседаний М. Кампельмана не поддерживает уже никто. Через некоторое время он спускается в зал. Подзывает к себе одного из членов нашей делегации. Что-то шепчет ему. Тот подходит ко мне.

— Макс сейчас примет нашу схему проведения Мадридской встречи, — говорит он, — но он просил: пусть Дубинин не демонстрирует победу.

Я прошу немедленно, до того, как мы сядем на свои места, заверить М. Кампельмана, что мы будем праздновать нашу общую победу.

Заседание возобновляется. По предложению делегаций нейтральных стран принимается решение, создающее условия для разработки на Мадридской встрече новых мер по углублению общеевропейского процесса. Для этого не потребуются никакие дополнительные оценки и решения. Все определено четко и ясно.

Как известно, на Мадридской встрече после почти трехлетней работы были достигнуты важные договоренности по укреплению безопасности и развитию сотрудничества в Европе. Конструктивность была вознаграждена.

Огромную ценность на переговорах представляет информация об истинных целях партнеров, о пределах их возможных уступок, об их запасных позициях.

Например, при подготовке Хельсинкского Заключительного акта в Женеве в 1975 году произошло следующее.

Делегация Мальты внесла предложение по проблеме безопасности в Средиземном море, содержавшее среди прочего требование об участии в Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе Ирана и стран Персидского залива, а главное, о выводе из Средиземного моря Шестого американского флота. Тогдашний премьер-министр Мальты Д. Минтоф жестко настаивал на принятии этого предложения и грозил, опираясь на правило консенсуса, по которому работало Совещание, полностью блокировать его работу.

США и страны НАТО категорически возражали против предложения Мальты. Все это завело переговоры в тупик, грозивший срывом Совещания.

От имени Мальты переговоры вел личный представитель премьер-министра посол Кингсвилл. Он один был в курсе намерений своего руководителя, но все попытки найти с ним компромиссное решение терпели провал — он оставался непреклонен в максималистских требованиях Мальты.

В это время в Женеву для встречи с государственным секретарем США Г. Киссинджером прилетел министр иностранных дел СССР А. Громыко. Для него главным вопросом в переговорах было скорейшее завершение подготовки Заключительного акта, с тем чтобы главы государств и правительств могли встретиться в Хельсинки для его подписания. Однако путь к этому преграждала Мальта, представитель которой заявлял, что не может назвать ни день, ни месяц, ни даже год, когда может закончиться Совещание.

В этих условиях я встретился за чашкой кофе с послом Кингсвиллом и сказал ему:

— Через каких-то пятнадцатъ-двадцать минут начнется встреча А.А. Громыко и Г. Киссинджера. Совсем рядом. В отеле «Интерконтиненталь». Это уникальный случай. Может быть, последняя возможность для того, чтобы решить интересующую Мальту проблему. Мы готовы помочь этому. Если вы, посол, сообщите мне сейчас вашу запасную позицию по спорному вопросу, я обещаю, что через несколько минут она станет предметом обсуждения А.А. Громыко и Г. Киссинджера со всеми вытекающими из этого последствиями.

Знал ли я, что у Кингсвилла имеется запасная позиция? Нет, конечно. Но должна же она была быть! Или, во всяком случае, только при наличии запасной позиции и запасной позиции разумной был возможен компромисс, без которого в проигрыше остались бы все, но в том числе и Мальта.

Напряженно жду реакции Кингсвилла. Вдруг вижу. Вместо ответа он достает бумажник. Раскрывает. Вынимает тонкую полоску бумаги, напоминающую телеграфную ленту. На ней — несколько от руки выписанных слов.

— Записывайте, — говорит.

И диктует короткую формулировку.

Я записываю: «…с целью способствовать миру, сокращению вооруженных сил в этом районе…»-. Сразу видно — это решение проблемы. Здесь нет ни Ирана, ни стран Персидского залива. Но главное, в этих словах нет требования к США вывести их вооруженные силы, их Шестой флот, из Средиземного моря!

Но не мое дело втягиваться в разговор, к тому же дорога каждая минута. Я благодарю. Говорю, что надо спешить к месту встречи министра с госсекретарем. Прощаюсь.

Действительно надо. Стрелка часов подходит к десяти. В машине так же от руки формулировка переводится на русский язык. Вот и отель «Интерконтиненталь». Пропуска в зал встречи нет, но удается пробраться через все заслоны. В зале оказываюсь, когда ее участники рассаживаются за столом переговоров. Передаю формулировку А.А. Громыко. Без больших пояснений. Министр бросает взгляд на протянутый ему лист бумаги и размеренно произносит, обращаясь к Киссинджеру: «Предлагаю начать с вопроса об Общеевропейском совещании, вернее, с мальтийского вопроса».

Эти слова не вызывают у Г. Киссинджера никакого энтузиазма. С кислой миной он отвечает:

— Я не возражаю, конечно, но говорить-то не о чем. На Совещании полный тупик. Что же мы будем обсуждать?

— Есть новое мальтийское предложение, — бесстрастно произносит министр.

Г. Киссинджер озадачен. Посерьезнел. Вместо ответа он наклоняется к соседу справа, затем к соседу слева. С дальнего конца к нему спешит глава американской делегации на переговорах посол Шерер, еще кто-то из сопровождающих. Шепчутся. Теперъ Г. Киссинджер не просто озадачен, но явно смущен.

— О каких новых предложениях вы говорите? — спрашивает он — У нас ничего нет. Мы даже ничего не слышали.

— Да и мы их получили совсем недавно, — поясняет А.А. Громыко.

— Но я надеюсь, — замечает Г. Киссинджер с недоверием, — что в новой формулировке нет намека на Шестой флот.

— Об этом там ничего не говорится, — отвечает А.А. Громыко.

Он предлагает Г. Киссинджеру прервать заседание и поговорить один на один. Оба они уединяются в дальнем конце небольшого зала, где идет встреча. Их беседа совсем непродолжительна. Каких-то несколько минут. Возвращаются к столу с довольным видом. Объявляют: «Мы договорились. Формулировка подходит. Теперь нашим делегациям следует провести ее через своих союзников. Сделать это надо аккуратно. Операция деликатная. Она ни в коем случае не должна сорваться. В то же время ни у кого не должно возникнуть подозрения, что мы действуем в каком-то сговоре. Тем более что никакого сговора в точном смысле слова и нет». Остальное с мальтийским кризисом было делом техники.

Таким образом, вовремя добытая информация позволила вывести Совещание из критического положения.

Большого внимания требует разработка повестки дня многосторонних переговоров, особенно имеющих самостоятельное значение и созываемых по конкретной проблеме. Так, Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе смогло начать свою работу только после того, как его участники пришли к выводу о том, что оно может оказаться полезным для каждого из них. Значение при этом может иметь не только набор вопросов, составляющий пункты повестки дня, но и прикидка возможного содержания каждого из вопросов, выносимых на обсуждение. В некоторых случаях разрабатывается даже краткое содержание каждого пункта повестки дня, так называемый мандат, или задание, которому предполагается следовать при рассмотрении соответствующего вопроса. Это было сделано, например, при подготовке повестки дня Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Детально сформулированный проект повестки дня в виде так называемой «Синей книги» был вынесен на обсуждение и одобрение встречи министров иностранных дел участников Совещания. Эта встреча и явилась первым этапом этого форума.

При формировании повестки дня директивных органов ОБСЕ в ней всегда сохраняются такие пункты, как «обзор текущих вопросов», «общие заявления» или — для Форума ОБСЕ по вопросам безопасности — «диалог по проблемам безопасности», а также пункт «прочие вопросы», в рамках которого любое государство-участник может поднять любой вопрос.

Для проведения сложных, многоплановых переговоров в последние годы стал применяться метод разработки так называемых — «дорожных карт». Они представляют собой глубоко разработанную повестку дня переговоров. При этом основные подлежащие решению вопросы группируются по отдельным блокам, иногда даже с указанием временных этапов продвижения к намеченной в переговорах цели.

Соблюдение правил процедуры — непреложное требование ко всем участникам форума. К тому же, знание правил процедуры, умение пользоваться заложенными в них возможностями помогают продвижению позиций участников переговоров, поиску договоренностей. Возникающие в ходе многосторонних переговоров дискуссии, а порой и настоящие состязания по процедурным вопросам зачастую представляют собой форму борьбы по существу проблем, стоящих в повестке дня форума, в связи с чем их исход может иметь политические последствия.

Приведем в качестве примера случай, который имел место на Мадридской встрече государств — участников Совещания по проблемам безопасности и сотрудничества в Европе в феврале 1982 года в связи с введением в Польше в декабре 1981 года военного положения. Чтобы яснее представить смысл скоротечной, но очень острой развернувшейся на встрече процедурной баталии, полезно бросить взгляд на складывавшуюся тогда общую ситуаций вокруг общеевропейского процесса. Речь идет о следующем.

В Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе было предусмотрено продолжение многостороннего процесса, начатого этим Совещанием. В этих целях в 1977 году в Белграде была проведена первая встреча представителей государств-участников Совещания. Встреча вылилась жесткую конфронтацию между Востоком и Западом в связи с тем, что США всю работу встречи замкнули на дискуссии по проблеме прав человека, а саму эту дискуссию вели в остроконфронтационном ключе. Полемика настолько захлестнула Белградскую встречу, что на ней оказалось невозможным принятие каких бы то ни было конструктивных решений, дополняющих заключительный акт или развивающих общеевропейский процесс. Единственным ее плюсом стало то, что сам общеевропейский процесс было решено продолжить и в этих целях провести еще одну подобную встречу. На этот раз в Мадриде. Она должна была начаться во второй половине 1980 года.

Руководство Советского Союза и других социалистических стран восприняли ход Белградской встречи крайне негативно. В Кремле вздохнули с облегчением, когда она завершилась. Однако в Москве да и в других странах Варшавского договора усилились позиции противников общеевропейского процесса. До отказа от участия в Мадридской встрече дело не дошло, но эти страны договорились, что их решение по вопросу о следующей встрече типа Белградской и Мадридской будет во многом зависеть от того, как пройдет и чем завершится Мадрид.

Иными словами, Советский Союз и другие соцстраны пошли на крайнюю меру, как бы поставив под вопрос само продолжение общеевропейского процесса. Это была чересчур жесткая позиция с учетом огромного интереса к новой тенденции в международной политике, вызванной к жизни Хельсинкским Заключительным актом. Выправить дело могло только возвращение общеевропейского процесса в русло конструктивности или по крайней мере снижения того накала страстей, который дал о себе знать в Белграде.

Вместе с тем начавшаяся в августе 1980 года Мадридская встреча шла тяжело. Потребовались огромные усилия для того, чтобы предусмотреть в ее программе возможность разработки новых мер по продвижению вперед дела разрядки международной напряженности, но эта работа встречала сопротивление США, по-прежнему заинтересованных в одном — полемике вокруг выполнения договоренностей по гуманитарным вопросам с шумной подачей ее в средствах массовой информации. Итог работы Мадридской встречи к новогоднему перерыву, начавшемуся в декабре 1981 года, не мог не вызывать в Москве беспокойства.

К этому добавилось еще одно обстоятельство негативное характера. В конце 1981 года обострилась обстановка в Польше 13 декабря там было введено военное положение. В наши дни тогдашний президент Польши Войцех Ярузельский объяснил этот шаг желанием избежать худшего — интернационализации внутреннего конфликта в стране, что могло, по его словам, повлечь ввод на территорию Польши советских войск. Не берусь судить, насколько исчерпывающей является такая трактовка принятых польским руководством крайних мер. Очевидным представляется то, что Польше нужно было дать возможность прежде всего самой разобраться в своих делах.

Однако страны Атлантического союза смотрели на вещи иначе. Они развернули масштабное осуждение действий польских руководителей, причем, как стало известно в Москве, наиболее броскую акцию в этом плане они решили провести с использованием Мадридской встречи.

На Мадридской встрече государства были представлены, как правило, послами. Натовцам этот уровень для задуманного ими показался недостаточным. Они решили направить в Мадрид ни мало ни много как руководителей своих внешнеполитических ведомств — министров иностранных дел и госсекретаря США. Для своей акции они решили воспользоваться возобновлением работы Встречи после новогодних каникул, а точнее, заседанием так называемого Координационного комитета встречи, с чего должен был начаться новый раунд переговоров.

Что такое Координационный комитет? Так назывался руководящий орган Встречи, собиравшийся на уровне глав делегаций. Его заседание было назначено программой Встречи на утро 9 февраля, и мыслилось оно лишь как формальное, символизирующее возобновление работы Встречи, после чего в соответствующих комиссиях должна была развернуться работа по существу

Теперь все менялось: страны НАТО намеревались использовать работу Координационного комитета для демонстративного осуждения Польши.

Это обеспокоило прежде всего польское руководство, потому что грозило ухудшением и без того непростого его положения. Поляки просили нас помочь им.

Но на это обратили внимание и в Москве, в том числе в силу того, что превращение Встречи в арену острейшей конфронтации с участием министров иностранных дел могло нанести непоправимый ущерб общеевропейскому процессу в целом. Насколько корректным по отношению к встрече был замысел натовцев? Такой вопрос, конечно, возникал, но остановить их возможности не было. Поэтому стремление Москвы состояло в том, чтобы как-то минимизировать негативные последствия этой ситуации и для самой Мадридской встречи, и для продолжения дела, начатого в Хельсинки.

Вернувшийся из Москвы руководитель нашей делегации — им был заместитель министра Л.Ф. Ильичев — передал нам, членам делегации (я был послом СССР в Испании и заместителем главы делегации), слова — указание нашего министра иностранных дел А.А Громыко: «Надо им устроить процедурную бузу». Сказано коротко и совсем не по-канцелярски, но в выразительности не откажешь. Как это сделать? С таким вопросом и обратился Д. Ильичев к делегации.

Было предложено следующее.

В графике работы Встречи было предусмотрено только одно заседание Координационного комитета — утреннее. Оно должно было начаться 9 февраля в 10.00 и продолжаться примерно до 13.00, то есть какие-то три часа. Времени этого было крайне мало, чтобы выступить и по-настоящему развернуться всем натовцам, тем более что их выступления неизбежно должны были перемежаться с выступлениями представителей соцстран. В связи с этим они, естественно, будут рассчитывать на продолжение дебатов и после обеда да и в последующие дни.

Однако!.. Однако в Правилах процедуры Совещания было записано, что «в тех случаях, когда Совещание заседает утром и во второй половине того же дня, эти заседания рассматриваются как два отдельных заседания». Совсем непримечательное положение. Я с трудом мог бы припомнить случаи обращения к нему. Но оно существовало. И оно означало, что для того, чтобы продолжить работу Встречи после обеденного перерыва, то есть во второй половине того же дня, требовалось специальное решение — решение о проведении нового, отдельного заседания. А для принятия решения потребуется консенсус, отсутствие возражения со стороны какой бы то ни было, пусть даже одной, делегации. Но могла ли польская делегация дать на это согласие?! И могла ли советская делегация, равно как и делегации других соцстран, не проявить солидарности с делегацией Польши? Поляки, с которыми мы поделились задумкой, активно поддержали ее. К тому же, как оказалось, именно им по воле очередности предстояло председательствовать на злосчастном заседании.

На открывшемся 9 февраля заседании все началось, как и предполагалось. Жесткость высказываний министров иностранных дел натовских стран в адрес польских руководителей нарастала от выступления к выступлению. Но время быстро продвинуло стрелки часов к часу дня, когда польский посол Канарский, сидевший на председательском кресле, объявил: время обеденное, заседание закрывается.

Произнесенные спокойным голосом, эти слова всеми, в том числе и в натовских делегациях, были встречены не без удовлетворения как обещающие скорый обед. Началось даже движение к выходу из зала заседания, и вопрос, который кто-то задал насчет времени возобновления работы во второй половине дня, прозвучал как желание получить не больше, чем необходимое протокольное уточнение. Но все стало меняться, когда председатель пояснил, что на вторую половину дня заседание не намечено. Все поспешили вернуться на свои места. Видимо, еще не совсем осознавая, что это означает, кто-то из натовских представителей попросил разъяснений у председателя. Тот дал их, зачитав уже известное читателю положение из Правил процедуры. Стало ясно: чтобы Встреча собралась на заседание во второй половине дня, требуется соответствующее решение. Кто-то из делегаций стран НАТО поспешил внести предложение об этом. Для его принятия требовался консенсус. Его, конечно, не оказалось. Польша была против, а с ней и делегации других стран Варшавского договора. Что это означало? Это означало, что большинству руководителей внешнеполитических ведомств стран НАТО предстояло покинуть Мадрид, так и не обрушив на польское руководство припасенные громы и молнии. Теоретически это можно было бы сделать на следующем предусмотренном программой работы Встречи заседании Координационного комитета. Но оно должно было состояться только через две недели, да и там также было запланировано лишь одно заседание. Одним словом, задуманная натовцами акция срывалась. Это вызвало у них бурю возмущения. Обед был забыт. Передавая друг другу микрофон, они выступали, выступали и выступали. Но теперь лишь по процедурному вопросу. Особенно неистовой была речь госсекретаря США генерала Хеша. Ему тоже не хватило времени выступить до обеда, и теперь, поднявшись на трибуну, он, не стесняясь в выражениях и жестах, громил и крушил Правила процедуры Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, призывая не обращать на них внимания.

Помощник главы нашей делегации П. Лядов (позже он занижал пост директора Департамента государственного протокола МИД РФ) вел краткую запись выступлений и не так давно сообщил мне, что их набралось целых 153! Это при том, что в то время государств-участников было всего 34, да и выступали главным образом представители стран НАТО. Советская делегация вообще не приняла участия в этой дискуссии.

Давно прошло время не только обеда, но и ужина, а председатель заседания продолжал констатировать, что консенсуса в отношении решения о продолжении работы Координационного комитета нет. Он — консенсус — так и не появился. Поздно вечером заседание Координационного комитета закрылось. Высокие гости разъехались.

На следующий день Мадридская встреча продолжила предписанную ей работу. В комиссиях. Работу непростую: такие были времена, но ураган, в эпицентре которого могла оказаться не только Мадридская встреча, но и весь общеевропейский процесс, пронесся стороной.

Председатель вправе предлагать и свои собственные решения, что особенно уместно в острых ситуациях.

Приведу в качестве иллюстрации эпизод из моего собственного председательствования в ходе второго этапа Совещания по безопасности в Женеве при подготовке Хельсинкского Заключительного акта. Последней крупной проблемой, стоявшей на пути одобрения проекта этого документа перед передачей его на подпись руководителям государств-участников на их встрече в Хельсинки, была кипрская.

Суть дела заключалась в том, что в конце марта 1975 года, то есть когда подготовка проекта Заключительного акта в Женеве после почти двухлетней работы была близка к завершению, делегация Турции поставила под сомнение правомочность кипрской делегации представлять Республику Кипр на Совещании. Свою позицию Турция аргументировала тем, что эта делегация представляет не государство Кипр, а только греческую общину. Из такой посылки делался вывод, что нельзя обойти молчанием серьезную проблему возможного незаконного участия руководителей греческой кипрской общины или их представителей на третьем, заключительном этапе Совещания в Хельсинки. При этом было заявлено, что «если не в самое ближайшее время, что по крайней мере до окончания второго этапа должны быть приняты во внимание в интересах успешного завершения нашей работы серьезные осложнения, созданные этой проблемой».

Диспозиция, таким образом, была развернута. Речь шла о том, что Турция будет возражать против участия президента Кипра архиепископа Макариоса в работе третьего этапа Совещания, и этот вопрос она предлагала рассмотреть и принять по нему решение до окончания женевского этапа, ставя в зависимость от этого одобрение проекта Заключительного акта. Вместе с тем Макариос твердо решил участвовать в работе встречи в Хельсинки лично. Делегация Греции со всей энергией поддерживала Кипр.

Кости, как говорится, были брошены. Совещание оказалось в деликатном положении. Конфликт нарастал и принимал затяжной характер. Без жарких схваток по этой проблеме не обходилось ни одно серьезное обсуждение, связанное с окончанием Совещания.