Хрестоматия по теме Дипломатические переговоры (4)

флот, напротив, ставился под юрисдикцию России. Разрешить возникший кризис Кремль предложил путем переговоров, на время которых действие обоих упомянутых указов было приостановлено.

Уже 16 апреля я вместе с первым заместителем главнокомандующего ВМФ СНГ Феликсом Громовым был направлен в Киев для подготовки этих переговоров. Директивы, утвержденные главой нашего государства, были краткими. Их сердцевина состояла в необходимости решения проблем Черноморского флота в тесной, неразрывной взаимосвязи с проблемой его базирования.

Моим украинским партнером оказался Антон Бутейко – советник президента Украины, руководитель службы президента по международным делам. Суть его концепции была предельно проста: Черноморский флот должен стать украинским. Пространно изложенная, она, однако, не подкреплялась никакой серьезной аргументацией. В ответ мы предложили опираться на ряд уже заключенных в рамках СНГ соглашений, в частности, Минское и Алма-Атинское, которые имели прямое отношение к ЧФ. Особенно важным я считал Протокол рабочей встречи глав государств Содружества Независимых Государств о военно-морской символике, подписанный в Москве на самом высоком уровне 16 января 1992 года. В этом документе подтверждалось, что Черноморский флот бывшего СССР входит в состав Стратегических вооруженных сил СНГ с весьма важным для решения возникшей проблемы уточнением: «За исключением части сил Черноморского флота, которые войдут в состав Вооруженных сил Украины». Оно было собственноручно вписано в документ президентом Кравчуком. Далее следовало указание на то, что вопрос о передаче Украине части кораблей и судов ЧФ должен быть решен на основе соглашения между Россией и Украиной. Таким образом, расхождение между претензией на весь Черноморский флот и тем, что было письменно сформулировано в Протоколе украинским президентом, было разительным.

Мы настойчиво ставили вопрос о базировании ЧФ, но собеседники уходили от его обсуждения. Открытым данный вопрос остался и после того, как я сослался на Соглашение о создании Содружества независимых государств (8 декабря 1991 года), подписанное в том числе и президентом Украины. Оно гласило, что «государства – члены Содружества… совместно гарантируют необходимые условия размещения, функционирования, материального и социального обеспечения стратегических вооруженных Сил». Это непосредственно относилось к Черноморскому флоту. Однако ссылки на документы СНГ вызывали негативную реакцию наших партнеров.

В итоге удалось сойтись во мнении, что предметом будущих переговоров станет вопрос о ЧФ, и договориться об их начале. Первый контакт показал, что к переговорам по существу проблемы в Москве и Киеве подходили с прямо противоположных позиций.

Тем временем обстановка на самом Черноморском флоте все более осложнялась в результате односторонних действий Киева. Личный состав склоняли к принятию украинской присяги, чтобы тем самым де-факто «украинизировать» это соединение. Моряки флота, которым в тот крайне ответственный период командовал адмирал Игорь Касатонов, держались стойко, но это не снижало серьезности возникшей политической проблемы.

29–30 апреля в Одессе прошла первая официальная встреча государственных делегаций обеих стран по ЧФ под руководством вице-председателей Верховных Советов России Юрия Ярова и Украины Василия Дурдинца. Договориться сумели только о введении моратория на односторонние действия в отношении Черноморского флота, который, впрочем, Украина не соблюдала. Перспектив решения проблемы встреча не выявила, с украинской стороны не просматривалось никакого интереса к урегулированию на взаимоприемлемых условиях.

Идея заключения политического договора

Тем временем значительно осложнился весь комплекс отношений между Россией и Украиной. Все более настоятельной становилась потребность обсудить их в ходе встречи на высшем уровне. По инициативе российской стороны такая встреча была проведена в Дагомысе – пригороде Сочи в июне 1992 года. Мне была поручена подготовка предложений по политической концепции предполагавшихся там переговоров.

Я исходил из следующего.

Ликвидация Советского Союза породила между Россией и Украиной большое число спорных, а порой и конфликтных вопросов. Дело их решения продвигалось с трудом, а зачастую и вообще происходило топтание на месте. Это создавало впечатление общего неблагополучия и бесперспективности отношений, что ни в коей мере не отвечало коренным интересам ни России, ни, как мне представлялось, Украины.

Наибольшую остроту приобрела проблема Черноморского флота. Глубокое различие подходов к ее решению подпитывалось и стимулировалось, а трудности усугублялись и подогревались крайними националистическими силами Украины. Эти силы были бы не прочь замкнуть на указанные трудности все отношения между сторонами, сделав их заложниками конфликта, тлеющего вокруг ЧФ и чреватого международными последствиями.

Киев же решать проблему флота на взаимоприемлемой с Россией основе не хотел, считая, видимо, что время работает на Украину. При этом в рамках переговоров собственно по ЧФ у Москвы, несмотря на выверенную правовую позицию и готовность к сбалансированному решению, не хватало переговорного ресурса, способного заинтересовать Киев.

Требовалось объединить главные проблемы, сформулировать концепцию отношений с Украиной и обозначить вектор их движения, вписав в этот контекст и проблему Черноморского флота. Я обратился к опыту активизации отношений с крупными государствами, накопленному нашей дипломатией. Он строился на взаимосвязи следующих ключевых элементов: расширение контактов на всех уровнях с проведением регулярных встреч руководителей государств, наращивание договорно-правовой базы, создание с этой целью необходимых переговорных механизмов, сочетание усилий на различных направлениях межгосударственных отношений и т. д.

В качестве основной цели на этапе становления российско-украинских отношений была выдвинута задача заключения общеполитического договора. Такая цель, вполне естественная для выстраивания отношений едва ли не со всеми государствами, в данном случае приобретала особый смысл.

Дело было в том, что у Украины в силу специфики процесса формирования ее территории фактически не было юридически оформленных границ. Важность же подобного оформления была очевидна и настоятельна. Это позволяло рассчитывать на особую заинтересованность Киева в заключении политического договора с Россией как шага большой важности на пути международно-правовой фиксации ее территориального статуса.

Россия, естественно, была заинтересована в том, чтобы нормализовать отношения с крупнейшим соседом в Европе и определить их характер. Кроме того подготовку общеполитического договора можно было сочетать с переговорами по Черноморскому флоту. У нас появился бы тот самый дипломатический ресурс, который мог бы существенно усилить российские позиции в поисках решения проблемы ЧФ. Мне представлялось, что в этом состояла единственная надежда прийти к взаимоприемлемому урегулированию. Данные соображения были одобрены российским руководством.

28 июня в Дагомысе собрались все первые лица как России, так и Украины: президенты, председатели Верховных Советов, руководители правительств, министры. Главные итоги переговоров были зафиксированы в Соглашении между Российской Федерацией и Украиной о дальнейшем развитии межгосударственных отношений.

Президент Ельцин предложил украинской стороне разработать полномасштабный политический договор, отражающий новое качество отношений между Россией и Украиной. Предложение было принято украинскими гостями. В первом же пункте подписанного в Дагомысе Соглашения стороны зафиксировали намерение незамедлительно приступить к подготовке такого документа.

В Соглашение была включена следующая формулировка: «В связи с созданием своих Вооруженных Сил Стороны подтвердили важность продолжения переговоров по созданию на Черном море ВМФ России и ВМС Украины на базе Черноморского флота». И далее: «Они (Россия и Украина. – Ю.Д.) согласились на договорной основе использовать существующую систему базирования и материально-технического обеспечения». Эта договоренность становилась после Дагомыса основополагающей в переговорах по Черноморскому флоту.

Форсированно решить проблему ЧФ оказалось невозможным и после Дагомысского саммита. Поэтому на встрече в Ялте 3 августа 1992 года президенты России и Украины договорились отложить урегулирование проблемы до конца 1995-го. А тем временем флот был выведен из состава ОВС СНГ и подчинен непосредственно главам обоих государств. На встрече 17 июня 1993 года под Москвой президенты согласились даже ускорить раздел флота в пропорции 50 на 50. Однако Московское соглашение так и не было ратифицировано.

В сентябре того же года в крымской Массандре состоялась еще одна встреча на высшем уровне. Подписанный там Протокол об урегулировании проблем Черноморского флота поручал «государственным делегациям Российской Федерации и Украины в месячный срок проработать все вопросы, связанные с разработкой Соглашения, в соответствии с которым весь Черноморский флот со всей его инфраструктурой в Крыму используется Россией и получает российскую символику при том понимании, что российская сторона будет производить соответствующие расчеты за ту половину Черноморского флота, включая инфраструктуру, которая в силу предыдущих договоренностей должна была бы отойти к Украине».

Руководство государственной делегацией Российской Федерации на переговорах по проблеме Черноморского флота было поручено мне; украинскую возглавлял Борис Тарасюк.

Переговорный процесс, нелегкий сам по себе, еще более осложнялся жесткими действиями Украины. 8 апреля 1994 года украинские военные предприняли попытку задержания в порту Одессы гидрографического судна «Челекен», выполнявшего плановую работу по обслуживанию средств навигационного оборудования. В ночь с 10 на 11 апреля отряд украинских военнослужащих численностью до 120 человек осуществил насильственный захват 318-го дивизиона кораблей резерва ЧФ с береговой базой, узлом связи, имуществом, оружием. Личный состав береговой базы был вывезен в поселок Чебанка в 10 км от Одессы. Это создало критическую ситуацию. Меня срочно направили в Киев, где я обсудил положение с президентом Украины Л. Кравчуком. В итоге была достигнута устная договоренность о базировании Черноморского флота Российской Федерации в Севастополе.

Обходной маневр

15 апреля 1994 года президенты России и Украины подписали в Москве Соглашение о поэтапном урегулировании проблемы Черноморского флота. Оно, в частности, предусматривало, что Украине отойдет 18,3 % кораблей и судов. Предусматривалось также раздельное базирование российского и украинского флотов.

Вопросы конкретного выполнения соглашения обсуждались 21 апреля на встрече в Севастополе министров обороны обеих стран Павла Грачёва и Виталия Радецкого. Там была внесена полная ясность в отношении раздела плавсредств ЧФ между Россией и Украиной. В то же время Радецкий, отступая от того, о чем было устно условлено с Кравчуком, сорвал решение вопроса о базировании Черноморского флота Российской Федерации.

К июлю 1994-го, когда на пост президента Украины вступил Леонид Кучма, решение по флоту все еще не было найдено. Более явственной становилась необходимость увязать данную проблему с политическим договором между Россией и Украиной. Украинская же сторона стремилась избежать такой увязки и, заключив политический 5 договор, оставить проблему ЧФ в подвешенном состоянии. Киев усиленно добивался того, чтобы Ельцин посетил Украину с официальным визитом, но в Москве считали, что визит должен состояться только после завершения подготовки политического договора и решения проблемы Черноморского флота.

Подготовка текста общеполитического договора между Россией и Украиной началась 11 августа 1994 года. Российскую делегацию возглавлял я, украинскую – Александр Чалый. К концу осени прошли три встречи государственных делегаций и был согласован почти весь текст документа получившего название «Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной». По нашей инициативе в текст договора было внесено положение о том, что свои отношения обе страны, как дружественные державы, будут основывать на стратегическом партнерстве и сотрудничестве. Каждая из договаривающихся сторон обязывалась воздерживаться от каких-либо действий, направленных против интересов другой договаривающейся стороны, ни одна из них не должна была также допустить, чтобы ее территория использовалась в ущерб безопасности другой. В договоре отмечалась необходимость формирования общего экономического пространства. В целом проект создавал правовую основу для развития дружественных отношений между Россией и Украиной при уважении территориальной целостности друг друга и подтверждении нерушимости существующих между ними границ.

Работа над текстом договора продвигалась быстро, но еще не была завершена, когда Леонид Кучма существенно поднял уровень руководства украинской делегацией: вместо Чалого ее возглавил один из наиболее влиятельных и стремительно шедших в гору государственных деятелей – вице-премьер Евгений Марчук, который впоследствии займет пост премьер-министра. Меня в свою очередь назначили заместителем министра иностранных дел.

Прилетев в Москву на переговоры, Марчук передал мне пожелание президента Кучмы о том, чтобы проект договора был парафирован. (Парафирование означает проставление инициалов представителей каждой из сторон на всех страницах документа с целью подтверждения его готовности к подписанию.) Расчет Киева был очевиден: вслед за парафированием добиться официального визита Ельцина в Украину и подписания договора. Я ответил, что мы не можем пойти на это до тех пор, пока не будет полностью завершена работа над проектом договора и пока не будет решена проблема ЧФ. Это не могло понравиться Киеву.

24 января 1995 года Кучма, прилетев в Москву, обратился к Ельцину с просьбой, чтобы все переговоры с российской стороны возглавил первый заместитель председателя Правительства РФ Олег Сосковец, быстро набиравший вес в государственной и политической жизни России. Сосковца незамедлительно вызвали в Кремль, где в присутствии Кучмы он получил соответствующее поручение. Тогда же было решено, что я стану его заместителем на переговорах.

Переговоры в новом составе в Киеве начались со вступительных заявлений Марчука и Сосковца. Последний закончил свою речь несколько странно. «Дипломаты привыкли вести переговоры ради переговоров, для них главное – сам процесс. Мы же приехали решать», – отчетливо произнес он, и, развернувшись вполоборота ко мне и улыбаясь. Далее состоялась встреча делегации с президентом Кучмой, прошли переговоры по тексту договора, которые не привели к полному его согласованию, и, наконец, имела место беседа о ЧФ, продемонстрировавшая полное нежелание украинской стороны двигаться вперед. Затем состоялся разговор Марчука и Сосковца один на один, после чего Сосковец, собрав почти всю делегацию, объявил о своем решении незамедлительно парафировать политический договор.

Это была оглушительная новость. Стратегическая линия России на переговорах с Украиной перечеркивалась. Увязка двух проблем – политического договора и 6 Черноморского флота разрушалась. Судьба ЧФ, реальность его базирования в Севастополе оставались за бортом. Соглашаться с этим было нельзя.

– Если мы сейчас парафируем договор, - вырвалось у меня, -украинцы пошлют нас по Черноморскому флоту…

Это напоминало крик души. Но все было тщетно. Спустя какой-то час церемония парафирования состоялась. С большой помпой.

У украинских коллег - состояние, близкое к эйфории. Еще бы: договор парафирован, по ЧФ всё по-прежнему в подвешенном состоянии, Россия - в просительницах. Путь к визиту президента Ельцина в Киев, считают они, открыт. Кучма спешит заявить, что этот визит состоится в начале марта 1995 года.

Тем временем «взорвалась» печать и у нас, и в Украине. В газете «Сегодня» за 18 февраля появляется горький подзаголовок «Моряки считают, что их продали за бесценок». Дальше в статье следует близкое к действительности описание событий. «К недавно состоявшемуся в Киеве очередному раунду переговоров по флоту был существенно изменен состав российской делегации. Группу дипломатов, несколько лет работающую под руководством посла по особым поручениям Юрия Дубинина, возглавил вице-премьер Олег Сосковец, в компетенцию которого флот, мягко говоря, никогда не входил. Если верить слухам, на этой замене настоял в Москве глава украинской делегации, вице-премьер и влиятельный политик Е. Марчук, пожелавший видеть на переговорах партнера, равного себе по чину. И, как выяснилось, г-н Марчук в выборе не ошибся. Во всяком случае именно из рук г-на Сосковца он получил то, чего не мог выторговать у Москвы в течение 3 лет... “В отличие от Дубинина с Сосковцом можно иметь дело”, – скупо резюмировал свои успехи г-н Марчук. “Это победа украинской дипломатии!” – с удовольствием отметил министр иностранных дел г-н Удовенко».

Свое недовольство в открытом письме президенту Ельцину выразил офицерский состав Черноморского флота. С резко критическим заявлением выступил командующий ЧФ адмирал Эдуард Балтин. В нашем Министерстве иностранных дел -недоумение: как договор мог быть парафирован без соответствующего утверждения?

24 февраля посольство Украины вместе с нотой передало в МИД РФ послание Леонида Кучмы своему российскому коллеге. В этом полном вопиющего дисбаланса документе Черноморский флот не упоминался ни единым словом – и это после всех многочисленных переговорных перипетий! Вместе с тем там говорилось: «Позвольте еще раз выразить удовлетворение результатами киевского раунда переговоров государственных делегаций Украины и России, важнейшим итогом которого стало парафирование текста широкомасштабного Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве. В этой связи имею удовольствие пригласить Вас, Борис Николаевич, совершить государственный визит в нашу страну в удобное для Вас время». И далее пожелание, чтобы визит состоялся до 12 марта, то есть в кратчайшие сроки.

28 февраля Ельцин направляет краткий, но емкий ответ: «Благодарю за Ваше послание от 17 февраля 1995 года и за подтвержденное мне приглашение посетить Украину с официальным визитом, которому придаю исключительно важное значение… По нашему мнению, проект политического договора следовало бы доработать в точном соответствии с Меморандумом о гарантиях безопасности Украины, который мы вместе с Вами подписали в Будапеште в конце прошлого года.

Декларация по проблеме Черноморского флота, которую мы намерены подписать, должна обеспечить сразу после визита осуществление всех мероприятий первого этапа урегулирования этой проблемы без каких-либо дополнительных переговоров.

Важно подготовить к визиту и Соглашение о реструктуризации государственного долга Украины по предоставленным Россией кредитам. Убежден, что определение конкретных сроков визита трудностей не вызовет».

Конечно, не на такой ответ рассчитывали в Киеве.

18 апреля Марчук, ставший к этому времени премьер-министром, был принят в Москве президентом Ельциным. Как отметил в интервью ИТАР-ТАСС помощник главы государства Дмитрий Рюриков, разговор проходил в атмосфере «предельной откровенности». Так на дипломатическом языке говорят о непросто протекающих беседах.

По словам Рюрикова, Борис Ельцин открыто высказался относительно подходов украинской стороны в вопросе о ЧФ: «Из-за такой позиции мы то договариваемся, то расходимся, то принимаем решения, то отказываемся от них. Друзья и соседи так себя не ведут, надо уважать партнера». Ситуацию, когда Киев, подписав Соглашение о реструктуризации долгов, отказался конструктивно подойти к предложениям по Черноморскому флоту, Ельцин назвал попыткой перехитрить Россию. Президент остался неудовлетворенным привезенными в Москву предложениями по ЧФ и отметил, что позиция России, зафиксированная в предыдущих соглашениях по Черноморскому флоту, справедливая, объективная и нравственная. От них Россия не отойдет. Соглашений по флоту заключено достаточно, заседаний экспертов не перечесть, а сдвига нет. Ельцин предложил украинской стороне сделать выводы...

В общем Евгению Марчуку был преподан предметный урок: изощренная хитрость и пустые посулы – не лучший способ ведения серьезных переговоров. Такие методы способны лишь осложнить отношения между государствами и, помимо всего прочего, сослужить плохую службу партнеру по переговорам, доверие которого оказывается обманутым.

22 мая Леонид Кучма обратился к Борису Ельцину с посланием, полностью посвященным проблеме Черноморского флота. К письму был приложен проект соглашения. Поскольку документы исходили от самого президента Украины, то по указанию главы Российского государства они были скрупулезно проанализированы. Все заинтересованные министерства и ведомства сделали единодушный вывод: предложения не только не позволяют урегулировать проблему, но и перечеркивают многие предыдущие договоренности. Ответ украинскому президенту Ельцин решил дать в личной беседе с ним 26 мая в Минске, куда оба лидера направлялись на встречу глав государств СНГ.

Напряжение вокруг проблемы ЧФ достигло кульминации.

Перелом

В Минске Ельцин и Кучма договорились провести специальную встречу, которая должна была состояться 9 июня в Сочи, и посвятить ее главным образом проблеме Черноморского флота. 6 июня украинцы передали нам свой проект заключительного документа - совместное заявление, причем в подзаголовке уточнялось, что речь шла всегонавсего о коммюнике. В Киеве итоги сочинской встречи хотели изложить в наименее обязывающей форме по сравнению с теми российско-украинскими документами по ЧФ, что принимались ранее. По существу, проект отражал содержание послания Кучмы от 22 мая.

По мнению всех российских экспертов, согласие с изложенным Киевом подходом означало бы ликвидацию всякой правовой основы нашего военно-морского присутствия в Украине. В украинских предложениях отсутствовало указание даже на то, что штаб Черноморского флота РФ должен располагаться в Севастополе. Я предложил отразить главные итоги переговоров в Сочи в форме Соглашения по ЧФ, придав этому документу как можно более обязывающий характер. В Москве с этим согласились.

Переговоры в Сочи начались с беседы президентов один на один. Согласовать проект соглашения с российской стороны было поручено мне, с украинской – министру иностранных дел Геннадию Удовенко. Ориентировку получаю минимальную: не настаивать на использовании «всех» объектов в Севастополе и на фиксации в Соглашении 8 места расположения штаба ВМС Украины, оставив решение данного вопроса на усмотрение Киева. И это все, если не считать настоятельной просьбы сформулировать текст в сжатые сроки. Работали мы с Удовенко предельно напряженно. Наконец, документ готов. Президенты одобряют его без поправок. Сразу следует подписание.

Соглашение обозначило ясные ориентиры – выявленный за несколько лет интенсивного совместного поиска баланс интересов обеих стран. Так, в нем было записано, что «основная база Черноморского флота Российской Федерации с размещением в ней штаба Черноморского флота Российской Федерации находится в г. Севастополь». Далее уточнялось, что «Черноморский флот Российской Федерации использует объекты Черноморского флота в г. Севастополь и другие пункты базирования и места дислокации корабельного состава, авиации, береговых войск, объектов оперативного, боевого, технического и тылового обеспечения в Крыму».

Ельцин остался очень доволен. На специально созванной встрече с журналистами президент России назвал подписание Соглашения «историческим событием», которое открывает путь дальнейшему развитию взаимоотношений России и Украины на основе стратегического партнерства, взаимного уважения и доверия. И если раньше мешали различные проблемы по Черноморскому флоту, то, заявил Ельцин, на этот раз они с Леонидом Даниловичем их урегулировали окончательно и «поставили на этом точку. Вопрос решен».

Выступавший вслед за российским президентом Кучма оценил достигнутые договоренности сдержаннее: «сделан очередной шаг», «развязали узел»... При этом он не преминул упомянуть об оставшихся проблемах.

Конечно, каждый из президентов, учитывая свое положение, не только комментировал случившееся, но и говорил о намерениях на будущее. Несомненно, впереди было еще много работы, и, казалось, мнение Кучмы звучало более реалистично, чем точка зрения Ельцина. Однако по большому счету прав оказался президент России: именно на основе сочинского Соглашения была урегулирована проблема Черноморского флота, процесс завершился подписанием 28 мая 1997 года трех основных соглашений по флоту. По моему предложению эти соглашения получили следующие названия: «О статусе и условиях пребывания Черноморского флота Российской Федерации на территории Украины», «О параметрах раздела Черноморского флота», «О взаиморасчетах, связанных с разделом Черноморского флота и пребыванием Черноморского флота Российской Федерации на территории Украины».

Надежное урегулирование требовало ратификации этих соглашений в законодательных органах России и Украины. Страсти вокруг судьбы ЧФ в нашей стране продолжали кипеть, и ратификация возможных договоренностей нужна была хотя бы для того, чтобы привести общественное мнение к какому-то общему знаменателю. Следовало обойти и опасные рифы, связанные с позицией парламента Украины. Процесс ратификации мог растянуться до бесконечности, а самое главное – и вовсе не дать положительного результата, как уже случилось с московским Соглашением по Черноморскому флоту. Тем временем ситуация на ЧФ оставалась бы, как и прежде, в подвешенном состоянии.

Чтобы избежать этой угрозы, я предложил воспользоваться положением Венской конвенции о праве международных договоров (1959), в соответствии с которой договор, подлежащий ратификации, может быть по согласию сторон введен в действие на временной основе сразу после его подписания. При этом имелось в виду, что ратификация будет произведена позже. Все эти предложения были приняты.

Наши проекты соглашений были переданы лично Кучме, и началась работа экспертов над ними. Однако Киев не прекращал попыток добиться визита Ельцина в Киев и заключения там общеполитического договора без подписания соглашений по Черноморскому флоту. Таких попыток было несколько. Одна из них, казалось, могла увенчаться успехом. Случилось это в 1997 году. Я в то время был послом Российской Федерации в Украине в ранге заместителя министра иностранных дел. Кучма встретился с Ельциным в Москве и по возвращении домой объявил сенсационную новость: президенты договорились о том, что Борис Ельцин прибудет в Киев для подписания общеполитического договора, а тем временем работа над урегулированием проблемы Черноморского флота продолжится. Аналогичное заявление сделал и российский президент.

Удовенко ликовал, да и не только он. Еще бы! Связь между визитом и подписанием соглашений по Черноморскому флоту все-таки разрывалась.

Находясь в украинской столице, я не знал, что именно произошло в Москве. Вскоре меня вызвали в Москву. Там глава правительства Виктор Черномырдин созвал специальное совещание для обсуждения возникшей ситуации. В Белом доме собрались руководящие работники (преимущественно первые лица) всех заинтересованных министерств и ведомств нашей страны. От МИДа кроме меня присутствовал первый заместитель министра иностранных дел Борис Пастухов.

Черномырдин объяснил цель совещания: обсудить, как быть с визитом президента в Киев для подписания Большого договора, при том что соглашения по Черноморскому флоту всё еще не готовы.

Собравшиеся оказались единодушны в своем мнении: прежде чем наносить визит в Киев, необходимо довести до конца работу над соглашениями по ЧФ и подписать их одновременно с Большим договором или даже раньше. Так и решило высшее руководство России.

Довести эту позицию до Леонида Кучмы было поручено Валерию Серовузаместителю Черномырдина. Он возглавлял нашу делегацию на переговорах по Черноморскому флоту на заключительном этапе.

Разговор с Кучмой проходил, по его словам, отнюдь не просто, поскольку украинский президент ссылался на совсем недавно сделанные заявления. Однако Серов объяснил, как обстоит дело теперь, подчеркивая необходимость ускорить переговоры по еще остававшимся нерешенными проблемам. Это было сделано. Большую роль на этом этапе сыграл командующий ЧФ адмирал Виктор Кравченко.

Наконец, 28 мая 1997 года Киев посетил Виктор Черномырдин. Он и премьерминистр Украины подписали все три базовых соглашения по Черноморскому флоту, которые с этого момента стали применяться. Таким образом, создались предпосылки для государственного визита президента Ельцина в Украину. В ходе этого визита главами обеих стран был подписан 31 мая Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной.

Эпилог

Итак, соглашения по Черноморскому флоту стали действовать. Означает ли это, что вопрос уже решен? Увы! Они применялись на временной основе. Правда, в Москве было немало людей, в том числе занимавших высокое положение в государственном аппарате, которые считали, что этого вполне достаточно. Глубоко ошибочная точка зрения: до тех пор, пока соглашения не ратифицированы, пока не произведен обмен ратификационными грамотами, соглашения не считаются вступившими в силу - со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Это хорошо понимали те политические силы в Украине, которые не смогли преградить путь к достижению договоренности. Теперь они решили дать очередной бой – на сей раз бой ратификации соглашений по Черноморскому флоту. По сути, едва ли не столь же значимый, что и первый. И схема их действий была та же, что и раньше: ратифицировать Большой договор в отрыве от ратификации соглашений по Черноморскому флоту.

Конечно, и вокруг ратификации Большого договора в Верховной раде Украины обстояло не все просто: группа депутатов возражала. Но она была небольшая, и тот, кто в нее входил, не понимал ни значения хороших отношений с Россией, ни даже, применяя украинскую терминологию, державных интересов Украины. Эти депутаты погоды не делали.

Договор Верховная рада ратифицировала подавляющим большинством голосов. А что же с соглашениями по Черноморскому флоту? Их как будто позабыли, хотя подписаны они были даже раньше Договора. Мы интересуемся: в чем дело? Слышим в ответ, что они, мол, требуют изучения. В комиссиях. Якобы требуется выбрать подходящий момент, чтобы не будоражить общественное мнение, и проч., и проч.

Между тем начинается процесс ратификации Большого договора и у нас. Это вызывает бурные дискуссии. Может быть, даже более острые, чем в Украине. Представители исполнительной власти прилагают большие усилия, чтобы обеспечить поддержку со стороны депутатов, прежде всего в Думе. Однако происходит нечто странное: на ратификацию выносится только Большой договор. Как в Киеве.

– А как с соглашениями по Черноморскому флоту? – интересуются многие депутаты.

– Так ведь с Черноморским флотом уже все решено. Там проблем больше нет, – отвечают высокопоставленные представители исполнительной власти.

Что означают такие ответы? Небрежность, невежество, заблуждение или что-либо еще? Неясно. Однако 25 декабря 1998 года Государственная дума проголосовала за Закон «О ратификации Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной» без увязки этого шага с ратификацией Украиной соглашений по Черноморскому флоту. Парадокс!

Такому повороту событий в Украине рукоплещут наиболее антироссийски настроенные силы. Теперь они абсолютно уверены в том, что им удастся уйти от ратификации соглашений по Черноморскому флоту, которые тем самым никогда не вступят в силу. Об этом мне прямо, с торжеством в голосе заявил, встретив меня в Верховной раде, Борис Кожин – первый главнокомандующий ВМС Украины, а теперь депутат.

Подобное положение вещей крайне беспокоило меня. Поэтому я обратил особое внимание на промелькнувшее публичное высказывание президента Кучмы о том, что Россия может найти способ поставить ратификацию Большого договора в зависимость от ратификации Украиной соглашений по Черноморскому флоту. Я незамедлительно сообщил об этом в Москву специальной телеграммой в надежде на то, что там будет найден способ, как это сделать конкретно.

Следующим этапом ратификационного процесса Большого договора в Москве стало рассмотрение этого вопроса в Совете Федерации. Там Договор вызвал еще больше вопросов, чем в Государственной думе. Острее и масштабнее ставилась сенаторами и проблема Черноморского флота. Активную роль в этом играл мэр Москвы Юрий Лужков.

Находясь в Киеве, я не исключал варианта, что в той критической ситуации, которая сложилась в Москве, внесенное исполнительной властью предложение о ратификации Большого договора могло быть отклонено. Очевидно, что последствия такого развития событий были бы крайне негативными для общего состояния российско-украинских отношений.

В кульминационный момент дебатов в Совете Федерации выступил председатель Правительства Российской Федерации Евгений Примаков. Суть сказанного им была проста: Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве ратифицировать следует, однако завершение ратификационного процесса надо обусловить ратификацией Украиной соглашений по Черноморскому флоту.

Как это сделать?

Примаков предлагает: Закон «О ратификации Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной» одобрить и, как положено, направить на подпись президенту. Вместе с тем в решение Совета Федерации внести специальное положение: «Обмен ратификационными грамотами по Договору о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной произвести после ратификации Украиной соглашений между Российской Федерацией и Украиной о статусе и условиях пребывания Черноморского флота на территории Украины, о параметрах раздела Черноморского флота и Соглашения между Правительством Российской Федерации и Правительством Украины о взаиморасчетах, связанных с разделом Черноморского флота и с пребыванием Черноморского флота Российской Федерации на территории Украины, подписанных 28 мая 1997 года».

Этот ход изменил настроение сенаторов. Совет Федерации предложение Примакова принял.

17 февраля 1999 года закон о ратификации был Советом Федерации одобрен и направлен на подпись президенту. 2 марта глава государства своей подписью завершил ратификацию Договора. Одновременно он дал указание МИДу подготовить ратификационную грамоту в отношении Договора «после ратификации украинской стороной российско-украинских соглашений по вопросам Черноморского флота».

Таким образом, Россия проявила максимум доброй воли, продемонстрировав свое стремление к дружбе и сотрудничеству с Украиной. Теперь же дело стало за Киевом.

Комментируя из Киева произошедшее, я писал о большом удовлетворении тем, что дискуссия по международной проблеме была переведена из плоскости внутрироссийского спора и даже ссоры в естественную плоскость межгосударственного диалога.

Если оставить в стороне возгласы злопыхателей, то реакция Верховной рады Украины, оказалась реалистичной и разумной. Там сразу по-деловому взялись за ратификацию соглашений по Черноморскому флоту и быстро завершили этот процесс. Срок их действия – до 2017 года с возможностью автоматического продления. 1 апреля 1999 года президенты России и Украины обменялись в Москве грамотами о ратификации Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве, и с этого дня он вступил в силу.

Так завершился многотрудный процесс, во имя успеха которого большие усилия были приложены обеими сторонами. Как справедливо пишет видный исследователь проблемы Черноморского флота Сергей Усов, «разрешение проблемы ЧФ стало возможным только одновременно с урегулированием межгосударственных отношений между Российской Федерацией и Украиной через заключение Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве в «пакете» с базовыми соглашениями по Черноморскому флоту».

Со вступлением в силу этого договора, а также соглашений по Черноморскому флоту завершился первый, огромной важности период становления отношений между Россией и Украиной как суверенными, независимыми державами. Эти договоренности наряду с присоединением Украины к Договору о нераспространении ядерного оружия позволили предотвратить перерастание сложных, порой конфликтных ситуаций в открытые столкновения между двумя крупнейшими странами постсоветского пространства. В противном случае возможные последствия таких столкновений были бы трудно предсказуемы не только для них самих, но и для большого геополитического региона.

Но главное состояло в том, что благодаря достигнутым договоренностям была создана международно-правовая база для будущего российско-украинских отношений - платформа, на которой они могли развиваться на благо народов обеих стран, мира, стабильности и сотрудничества в Европе. В деле взаимодействия России и Украины открывался новый этап.

1 апреля 2008 года статс – секретарь, заместительминистра иностранных дел России Г.В.Карасин, выступая на парламентских слушаниях в Госдуме на тему: «Состояние российско-украинских отношений и выполнение обязательств по Договору о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной» назвал этот Договор «историческим документом», в котором «отражено по существу все то положительное, что вопреки трудностям постепенно пробивало себе дорогу в межгосударственных отношениях». Он заявил в этой связи: «Потребовались особая мудрость государственных руководителей, мастерство и такт дипломатов обеих стран, чтобы не подвергнуть бессмысленному разрушению общее историческое наследие наших народов, сохранить все то, что реально могло служить интересам России и Украины».

Другим ярким примером того, как наши страны на деле демонстрировали способность находить взаимоприемлемые решения по сложнейшим проблемам, которые по своему значению выходили далеко за рамки двусторонних отношений, он назвал урегулирование проблем, связанных с пребыванием на территории Украины Черноморского флота Российской Федерации. Подписание трех базовых соглашений по Черноморскому флоту 28 мая 1997 г. позволило, сказал Г. В. Карасин, в принципиальном плане решить эту проблему, долгое время остававшуюся серьезным раздражителем в двусторонних отношениях.

Сегодня созданная таким образом база российско – украинских отношений – общее достояние двух стран – играет роль не только важного стабилизирующего фактора этих отношений перед лицом любых всплесков эмоций, но и является индикатором направления их взаимовыгодного развития в будущем.

Интересной в смысле изучения переговорного процесса является книга «Из Афганистана. Внутренняя история вывода советских войск («Out of Afghanistan. The Inside Story of the Soviet Withdrawal»). Её авторами являются Диего Кордовес и Селиг С. Харрисон (Diego Cordovez and Selig S. Harrison).  Первый - бывший заместитель генерального секретаря ООН по политическим вопросам, вел переговоры о выводе советских войск из Афганистана. Другой —  корреспондент и специалист по Южной Азии, в течение шести лет, с 1982 по 1988 годы внимательно следил за посредническими усилиями ООН и заинтересованных правительств и часто критиковал их в своих обзорных статьях в газетах и журналах.  Речь идет о посредничестве Организации Объединенных Наций в переговорах, которые номинально велись между Афганистаном и Пакистаном, но за  которыми стояли соответственно Москва и Вашингтон. Эти переговоры были напряженными, иногда прерывались и, казалось, заходили в тупик.  Диего Кордовес был настолько горд своим успешным участием в урегулировании, что после завершения переговоров, будучи назначенным министром иностранных дел Эквадора, попросил переименовать улицу, на которой он жил в столице в улицу «Афганистан», а его дому присвоить номер «88».

В связи с тем, что Пакистан (и США) не признавали действующую власть в Кабуле и отказался от прямого контакта с афганской делегацией, переговорные команды располагались в разных комнатах одного здания, а обмен информацией, мнениями и позициями осуществлялся через представителя ООН, который поочередно посещал то одну то другую сторону, пытаясь так или иначе влиять на сближение, определение приемлемых временных рамок вывода советских войск и поиск и приемлемых формулировок соглашения. Даже при подписании документов в 1988 году представители афганской и пакистанской делегаций вошли в зал  через разные двери и не общались друг с другом. Как пишет Д.Кордовес в своей книге двадцатиминутная  «холодная церемония подписания напоминала похоронный обряд». Пакистанская делегация отказалась ставить подпись под документами на одной и той же странице с афганской делегацией.

Представитель ООН также осуществлял поочередные визиты («челночная» дипломатия) в столицы всех четырех заинтересованных государств, а также других стран, встречался с неофициальными лицами, способными повлиять на ход переговоров. Представители США и СССР совершали взаимные поездки и посещали столицы Афганистана и Пакистана. И так продолжалось в течение шести лет и двенадцати раундов этих непрямых переговоров. В итоге были подготовлены (на двух, трех или четырех языках: английском, пушту, урду и русском) и подписаны четыре документа. Соглашение между Пакистаном и Афганистаном о принципах отношений, в частности о невмешательстве и отказе от интервенции, Декларация о международных гарантиях, подписанная США и СССР, Соглашение между Пакистаном и Афганистаном о добровольном возвращении афганских беженцев в страну, Соглашение о взаимодействии между Пакистаном и Афганистаном по урегулировании ситуации, связанной с Афганистаном.  Был также подготовлен Меморандум понимания, в котором определялись формы и методы работы представителя Генерального секретаря ООН в Афганистане и его подчиненных по наблюдению за выполнением соглашений.

В последующем, 13 сентября 1991 года в Москве между США и СССР было подписано соглашение о прекращении поставок оружия конфликтующим сторонам в Афганистане с 1 января 1992 года.

Особенность этих переговоров заключалась и в том, что присутствовало не только прямое соперничество двух супердержав, но и стремление манипулировать ими со стороны Афганистана и Пакистана в своих интересах. В частности, афганское руководство стремилось сохранить советское военное присутствие, а пакистанские власти максимально использовать статус «прифронтового» государства, получать военную помощь, улучшить баланс сил с Индией и укреплять свое внутриполитическое положение. Внутри всех четырех стран также существовали соперничающие группировки, которые влияли на их переговорные позиции. Спонсируемые Пакистаном и США группировки афганского сопротивления также преследовали свои собственные цели, накапливая в годы войны огромные количества вооружения для использования в послевоенной борьбе за власть в Афганистане.

Начальные позиции сторон были крайне несовместимы. Первые настаивали на сохранении действующего режима и в последующем создании широко представленного правительства в Афганистане самими афганцами, вторые категорически считали, что соглашение возможно только при устранении коммунистического правительства ДРА и создании коалиционного правительства с участием лидеров вооруженного сопротивления и, возможно, во главе с бывшим шахом Афганистана Захир Шахом, полном выводе советских войск в короткие сроки, симметричном прекращении военной помощи воюющим сторонам в Афганистане (Советский Союз отказывался брать на себя такие обязательства, ссылаясь на ранее подписанные договора о помощи), а также признания афганцами «линии Дюранда» в качестве афгано-пакистанской государственной границы. Афганская сторона категорически не приняла навязываемую пакистанской стороной формулировку «международно признанные границы между двумя странами», нехотя, под давлением Советского Союза, согласившись  на словосочетание «границ друг друга», тем самым стараясь избежать даже косвенного признания «линии Дюранда» или принципа «нерушимости границ». Посреднические же усилия ООН были направлены исключительно на решение международных аспектов афганского конфликта, продвижение идеи создания коалиционного правительства выходило за рамками ее мандата, так как это означало бы вмешательство во внутренние дела этой страны.

В конце концов, соглашение состоялось на том условии, что Советский Союз полностью выводит свои войска в течение девяти месяцев в два этапа (первоначально споры шли о сроках в четыре месяца и три года), США и Пакистан прекращают помощь вооруженной оппозиции, а в Афганистане остается действующий режим, как бы получивший международное признание. Соглашение позволило Советскому Союзу сохранить лицо, сделало вывод войск возможным. Соединенные Штаты, в свою очередь, были готовы позволить режиму остаться у власти только потому, что предполагали, что он будет быстро свергнут вооруженной оппозицией с их помощью.

Как американская дипломатия вела переговоры по формированию коалиции в связи со вторжением Саддама Хусейна в Кувейт в августе 1990 года. Об этом пишет в своей книге «Невидимая сила» американский дипломат Уильям Бёрнс (ныне директор ЦРУ), принимавший в них непосредственное участие.

В ноябре 1990 года госсекретарь Бейкер менее чем за три недели совершил длительную поездку, посетив 12 стран на трех континентах. Основная цель турне состояла в том, чтобы добиться поддержки жесткой резолюции СБ ООН и разрешения применения силы в случае, если Саддам не выведет полностью и безоговорочно свои войска из Кувейта. Он добился существенной поддержки, обеспечившей принятие 29 ноября 1990 г. резолюции 678 СБ ООН, разрешающей использование «всех необходимых средств» в случае, если Саддам не выведет свои войска из Кувейта до 15 января 1991 года. СССР присоединился к США и 10 другим странам, проголосовавших за принятие резолюции. Китай воздержался (в тот раз в Пекин Бейкер не залетал) . Куба и Йемен проголосовали против принятия резолюции. Бейкер , который провел в Сане несколько часов, разговаривая с президентом Йемена, предупредил Али Абдаллу Салеха, что его отказ проголосовать за принятие резолюции «обойдется Йемену очень и очень дорого». Госсекретарь не шутил. Когда Салех отказался поддержать резолюцию, государственный департамент мгновенно добился сокращения помощи Йемену на 90%.

Саддам сразу же отверг ультимату СБ ООН, но согласился на встречу Тарика Азиза с Бейкером в начале января в Женеве. Это была последняя возможность мирного разрешения конфликта. Угроза войны нарастала в каждым днем. К ирако-кувейтской границе были стянуты войска общей численностью более 500 000 человек.

Возникали опасения, что Саддам использует встречу в Женеве для того, чтобы через Азиза предложить частичный вывод войск с сохранением контроля над спорными приграничными нефтяными месторождениями, что противоречило бы условиям, зафиксированным в резолюции СБ ООН, а также грозило потерей поддержки Конгресса и раскола коалиции. СССР и другие страны, возможно, стали бы настаивать на временном прекращении военных действий, и в итоге созданная с таким трудом коалиция была бы развалена. (Здесь следует сказать, что Е.Примаков предпринимал усилия, чтобы предотвратить военные действия).

Бейкер, как обычно, готовился к встрече самым тщательным образом. Вопросы, которые предлагалось обсудить, детально прорабатывались с Вашингтоном. В течение всего перелета в Женеву шла работа над окончательной версией документа. Бейкер никогда не цитировал подготовленные тезисы дословно, но на этот раз, учитывая сложность ситуации, решил строго следовать разработанному сценарию. Он практически выучил наизусть свои краткие вводные замечания, которые заканчивались предупреждением, что Саддаму дается «последний шанс решить дело миром», и выражением надежды на то, что Азиз это понимает. Даже его рукопожатие с иракским министром иностранных дел через стол в начале встречи было продумано заранее – госсекретарь решил не улыбаться, как это принято на дипломатических мероприятиях, а сохранить перед камерами суровое выражение лица.

Бейкер должен был вручить Азизу письмо, адресованное Саддаму. Это было длинное послание от Буша, в котором президент США среди всего прочего давал понять, что в случае применения Ираком химического или какого-либо другого оружия массового уничтожения Соединенные Штаты оставляют за собой право использовать любое имеющееся в их арсенале оружие. Бейкер кратко изложил Азизу содержание письма, но тот отказался принять и прочесть его, видимо, не уверенный в том, какова будет реакция Саддама, если он привезет ему этот ультимамум (Сталин не принял предложение Черчилля о сферах раздела влияния в Восточной Европе, написанное на салфетке). По окончании встречи, не добившись ни малейших уступок от Ирака, Бейкер выступил перед многочисленным собранием представителей мировых СМИ. Он начал с сожаления, что «сегодня на переговорах, продолжавшихся более шести часов, я не услышал ничего из того, что говорило бы о готовности Ирака выполнить какие-либо условия, указанные в резолюции СБ ООН». Война становилась неизбежной. В итоге 16 января, сразу после истечения срока, установленного СБ ООН США начали массированную воздушную атаку на Багдад.

Из книги Уильяма Бёрнса «Невидимая сила. Как работает американская дипломатия» о секретных переговорах между США и ИРИ по иранской ядерной программе

Первая встреча состоялась в Маскате в феврале 2013 года между первым заместителем Госсекретаря США У.Бёрнса и заместителем министра иностранных дел ИРИ Али Асгаром Хаджи при посредничестве Омане.

В марте 2009 г. президент США направил иранцам видеообращение, поздравив иранский народ и правительство страны с праздником Навруз, именуя Иран Исламской Республикой, тем самым пытаясь осторожно сигнализировать об отсутствии намерения принуждать Иран к смене режима. Он указывал на готовность Соединенных Штатов к «честному диалогу, основанному на взаимном уважении». Реакция простых иранцев в основном была положительной. Лидеры страны, и особенно Верховный руководитель, отнеслись к поздравлению с обычным скептицизмом.

В начале мая президент направил длинное секретное послание аятолле Хаменеи. Письмо было написано таким образом, чтобы соединить почти несоединимое – с одной стороны, смысл послания должен был быть выражен достаточно четко, но, с другой стороны, так, чтобы в случае утечки информации письмо не привело к проблемам и разногласиям. Обама в целом усилил сигналы, посланные в поздравлении с праздником Навруз. Он прямо заявил о своем твердом намерении воспрепятствовать созданию Ираном ядерного оружия и поддержке позиции «Группы 5+1», не возражающей против реализации иранской программы использования атомной энергии в мирных целях. Он также ясно дал понять, что политика его администрации не преследует цель смены режима в Иране, и указал на свою готовность к прямому диалогу. Верховный лидер Ирана ответил несколько недель спустя, тоже пытаясь соединить несоединимое. Его послание было довольно туманным, но не слишком жестким или резким – во всяком случае по меркам иранской революционной риторики. Хотя в письме не содержалось четкого ответа на предложение президента о прямом диалоге, мы тем не менее сочли его серьезным подтверждением готовности Ирана к участию. Президент Обама ответил быстро. В коротком письме он предложил создать секретный двусторонний канал для переговоров, предложив в качестве эмиссаров меня и Пунита Талвара – высокопоставленного сотрудника аппарата Совета национальной безопасности.

Этот импульс (слабый, но до некоторой степени даже впечатляющий, учитывая обычные мытарства при контактах с Ираном) мгновенно угас, когда иранские президентские выборы в июне превратились в кровавую бойню. ... Публичная реакция Белого дома вначале была сдержанной – не столько из-за боязни подорвать наметившийся прогресс в организации переговоров, сколько в связи с призывом лидеров «Зеленого движения» не душить их в объятиях, чтобы не дать режиму повода называть их марионетками США.

В начале лета 2009 года иранцы направили в МАГАТЭ официальное уведомление о том, что Тегеранский исследовательский реактор (ТИР), на базе которого производились медицинские изотопы, почти исчерпал запасы топливных пластин из высокообогащенного (20%) урана, поставленных аргентинцами в 1990-х гг. Смысл документа был понятен: или эль-Барадеи находит другого поставщика, или иранцы сами будут обогощать ядерное сырье и, таким образом, продвинутся по пути создания высокообогащенного оружейного урана.

В этой связи рассматривалась идея поставить Ирану топливные пластины, не представляющие угрозы с точки зрения использования в целях обогащения ядерного сырья и создания ядерного оружия, в обмен на соответствующее количество сырья – низкообогащенного (5%) урана и, тем самым, лишить Иран возможности его обогащать. Предложение было доведено до иранской стороны во время одного из заседаний в «Группе 5+1»[1] в сентябре 2009 года. Иран вначале был готов пойти на такую сделку, Россия обещала поставить топливные пластины, получая от иранцев низкообогащенные ядерные материалы. Но в последующем Иран отказался от этой сделки, в феврале 2010 года объявив, что начал производить высокообогащенный (20%) уран якобы для ТИР. В мае Бразилия и Турция предприняли шаги, чтобы спасти предложение по ТИР и предотвратить принятие новой серии санкций против Ирана. Но было уже поздно, в этой связи США ужесточила позицию, инициировав резолюцию СБ ООН 1929, принятую в июне 2010 года.

Султан Омана Кабус предлагал посреднические услуги для налаживания секретных переговоров между США и ИРИ. Главным посланником султана выступал его советник Салем бен Насер эль Исмаили. В начале июля 2012 года в Маскате состоялась первая американо-иранская встреча на среднем уровне, иранцы на ней работали в основном «в режиме приема». Особенно их волновал щекотливый вопрос об их «праве» на обогащение ядерного сырья – в Договоре о нераспространении ядерного оружия этот вопрос  был сформулирован не совсем четко. Американцы дали понять: вопрос стоит о том, что готовы сделать сами иранцы, чтобы снять серьезные опасения мирового сообщества, а не наоборот.

Затем был период президентских выборов в США и только весной американцы вернулись к вопросу налаживания секретного канала переговоров, наряду с «Группой 5+1».

1 марта 2013 года начались первые секретные переговоры под Маскатом. Накануне вечером американская команда обсудила тактику начала переговоров и распределении ролей и обязанностей. Они не ждали много, но после нескольких месяцев дебатов и планирования рады были наконец приступить к делу.

«Салем, глава королевского двора и начальник оманской разведки приветствовали обе делегации, когда мы входили в конференц-зал с панорамными видами на море. Я обменялся рукопожатием с Хаджи и его коллегами. В зале находились Реза Забиб, начальник Североамериканского управления иранского министерства иностранных дел; Давуд Мохаммадниа из министерства внутренней безопасности; представитель иранского агентства по атомной энергии; великолепный переводчик, и, как я всегда подозревал, многочисленные прослушивающие устройства, записывающие наши переговоры. Мы расселись друг напротив друга за длинным столом, слишком взволнованные ответственностью момента, чтобы наслаждаться видом из окна или радоваться началу переговоров. Оманцы, расположившиеся во главе стола, сказали несколько напутственных слов и удалились. Повисло неловкое молчание.

Я первым нарушил молчание, спросив Хаджи, что он хотел бы обсудить в первую очередь. Он предоставил право выбора мне. Стало ясно, что иранцы хотят сначала прощупать почву. Я кратко изложил основные пункты, согласованные с президентом в Зале оперативных совещаний Белого дома несколько дней назад, старясь говорить уважительно, но твердо. Я сказал, что начавшиеся переговоры – важное событие для обеих сторон, редкая возможность поговорить напрямую и конфиденциально. Мы не питаем иллюзий относительно того, насколько трудным будет этот разговор. Хотя мы не ставим перед собой задачу кого-либо обвинять или учить, между нами пролегло глубокое взаимное недоверие, а также долгая история нарушения Ираном международных обязательств, вызывающая обеспокоенность мирового сообщества. Слишком много вопросов остается без ответов; слишком много обнаруживается нестыковок между реальными потребностями программы использования атомной энергии в мирных целях и скоростью и непрозрачностью усилий Ирана в области обогащения ядерного сырья; и слишком часто иранцы игнорируют требования, четко сформулированные в нескольких резолюциях Совета Безопасности ООН. Серьезное и растущее беспокойство вызывает возможность быстрой тайной конверсии иранских мощностей по обогащению ядерного сырья для производства высокообогащенного оружейного урана. Эта возможность составляет суть обсуждаемой проблемы и обуславливает стоящую перед ними дилемму.

Ядерная проблема не сводится к разногласиям между Ираном и Соединенными Штатами. Она касается и «Группы 5+1», и, шире, всего мирового сообщества. Я повторил положение послания Обамы Верховному руководителю Ирана о том, что политика Соединенных Штатов не нацелена на смену иранского режима, но мы полны решимости помешать Ирану завладеть ядерным оружием. Надеяться на дипломатическое разрешение проблемы можно только в том случае, если Иран осознает глубину международной озабоченности и примет соответствующие меры. Я еще раз повторил, что, если Иран не сможет воспользоваться открывшейся перед нами призрачной возможностью, это повлечет за собой негативные последствия и повысит риск военного конфликта.

Ключевым условием успеха наших дипломатических усилий является готовность Ирана принять серьезные конкретные меры, способные убедить всех нас в  том, что гражданская ядерная программа не будет преобразована в программу производства оружейного урана. Если Иран готов это сделать, продолжал я, мы готовы рассмотреть вопрос о том, возможно ли продолжение реализации иранской программы обогащения ядерного сырья в рамках всеобъемлющего ядерного соглашения и если да, то на каких конкретных условиях. Это соглашение будет предусматривать принятие Ираном множества серьезных долгосрочных обязательств, строгие процедуры проверки и меры контроля. Если в конечном счете устраивающее все стороны соглашение будет заключено, Соединенные Штаты будут готовы потребовать отмены всех санкций, принятых в связи с иранской ядерной программой, - как наложенных ООН, так и введенных в одностороннем порядке. Этот процесс, должен, видимо, проходить поэтапно, причем на первом этапе должны быть сделаны практические шаги, обеспечивающие атмосферу доверия, необходимую для постепенного продвижения в всеобъемлющему соглашению.

В заключение я отметил, что в обеих столицах имеет место огромный скептицизм. Я в основном разделяю его, но, если фетва Верховного руководителя, направленная против ядерного оружия, серьезна, не вижу ничего невозможного в том, чтобы найти дипломатический путь к прогрессу и доказать, что скептики ошибаются. Мы, разумеется, готовы попробовать сделать это.

Пока я излагал эти пункты, Хаджи и его коллеги слушали и делали подробные записи. Время от времени я ловил на себе их пристальные взгляды. Иногда они качали головами, но не прерывали меня. В Омане иранцы наконец-то начали вести себя иначе – их позиция разительно отличалась от доктринерской, обструкционистской позиции делегации на переговорах с «Группой 5+1», возглавляемой Джалили. Они были профессионалами, главным образом карьерными дипломатами, и было нетрудно почувствовать разницу и в стиле их работы,  в серьезности подхода.

Когда я закончил, слово взял Хаджи. Он говорил взвешенно – даже когда излагал длинный и хорошо известный перечень обид на американскую политику. Он резко высказался о несправедливости резолюций СБ ООН, об убийствах иранских ученых-ядерщиков и настойчивых публичных заявлениях США о том, что они «не исключают любого варианта развития событий». Руководитель иранской делегации выразил возмущение риторикой США об использовании в отношениях с Ираном «палки и морковки».

Повысив голос, он воскликнул:

- Иранцы не ослы!

Хаджи мало что сказал по существу дела, хотя подчеркнул, что «хочет смотреть в будущее». Члены иранской делегации явно приняли во внимание мое жесткое предупреждение относительно программы обогащения урана, но они хотели (и, вероятно, ожидали) большего. Хаджи утверждал, что Иран будет «любой ценой» отстаивать свое «право» на полный цикл производства ядерного топлива, включая обогащение урана. Мы снова и снова возвращались к этому пункту, подчеркивая свою убежденность в том, что такое право в явной форме не предусматривается Договором о нераспространении ядерного оружия. Проблема, созданная вызывающим поведением Ирана, заключалась лишь в том, что международное сообщество все сильнее сомневалось в намерениях Ирана развивать гражданскую ядерную программу, не стремясь использовать ее для создания атомного оружия. Развеять эти сомнения мог только сам Иран. Постоянные ссылки на воображаемые права ни к чему нас не привели.

Первая из нескольких наших бесед с Хаджи с глазу на глаз состоялась после вводного пленарного заседания. Он был открыт, но осторожен. Руководитель иранской делегации признал: его радует, что мы наконец можем поговорить напрямую. Он почти умолял признать право Ирана на обогащение урана, ссылаясь на то, что без этого будет трудно продолжать совместную работу. В какой-то момент он вытащил толстую стопку бумаг – якобы записи бесед оманцев с рядом американцев, в том числе конгрессменов, признающих право Ирана на обогащение урана. Я объяснил, что в нашей политической системе члены Конгресса не могут выступать от имени президента. Еще раз изложив нашу позицию, я выразил уверенность, что эти цитаты вырваны из контекста или из самых лучших побуждений представлены оманцами в нужном свете. Я также подчеркнул, что, если мы хотим успешно начать процесс переговоров, следует сосредоточиться прежде всего на практических вопросах.

Следующие несколько дней мы провели, по сути снова и снова возвращаясь к уже сказанному. По вечерам мы беседовали с Хаджи, прогуливаясь вокруг здания офицерского клуба. Джейк и другие мои коллеги тоже общались с членами иранской делегации. Иранцы с обидой в голосе утверждали, что ядерная программа как таковая – всего лишь недоразумение, что они никогда не нарушали никаких обязательств, не стремились к созданию атомной бомбы и всегда соблюдали нормы международного права. Они сетовали на несправедливость санкций и требовали их отмены. Мы твердо отвечали, что мы не продвинемся вперед на переговорах, пока иранцы не поймут, что столкнулись с серьезным кризисом доверия – не только со стороны Соединенных Штатов, но и широкого международного сообщества.

З марта, к концу заключительной сессии, мы с Джейком прямо заявили иранцам, что, если они не понимают необходимости принятия ими серьезных мер, мы не видим большого смысла в продолжении секретных переговоров. Мы сказали, что иранцы оторвались от реальности и забыли, что не играют на том же стадионе и даже не занимаются теми же видами спорта, что и международное сообщество, возмущение которого растет.

Перед закрытием последнего совещания Забиб обратился к нам со страстным призывом. Он вспомнил, что во время своей поездки в Нью-Йорк несколько лет назад видел в аэропорту JFK рекламный щит. Немного коверкая английскую грамматику, он сказал, что на нем было написано «Think the Big» («Мысли масштабно»).

- Именно это вы, американцы, и должны делать», - сказал он. – Мыслите масштабно, д умайте о главном, и дело пойдет на лад.

...работать в режиме прямого диалога со всеми его «атмосферными помехами» было куда проще, чем в стерильной обстановке переговоров в формате «Группы 5+1», - во всяком случае это позволяло избежать ненужной полемики, перевести разговор в практическое русло и, кроме того, давало больший простор для творчества.

В июне 2013 года президентом ИРИ был избран Хасан Рухани. На краткое поздравительное послание президента Обамы Рухани ответил быстро и доброжелательно. Он вступил в должность 4 августа, а через два дня публично объявил о готовности возобновить переговоры с «Группой 5+1». Кроме того, иранцы сообщили оманцам, что хотели бы возобновить работу секретного канала. Контакты Салема в Тегеране тем летом подтверждали серьезность этих намерений. Мы согласились снова встретиться в пляжном комплексе в Омане в начале сентября. Американская делегация получила четкие инструкции, напечатанные на 14 страницах через один интервал.

На этот раз иранскую делегацию возглавляли два заместителя министра иностранных дел – Маджид Тахт-Раванчи и Аббас Арагчи. Оба получили ученые степени на Западе: Тахт-Раванчи – в Канзасском университете в США, а Арагчи – в Кентском университете в Соединенном королевстве. Оба были суровыми иранскими патриотами, скептически относились к поддержанию деловых отношений с американцами и жестко отстаивали свои позиции. Но, как оказалось, они также умели проявлять гибкость и решать проблемы творчески. За долгие часы, пока продолжались наши беседы, мы испытали весь спектр эмоций, пытаясь найти приемлемые решения, - мы даже иногда стучали кулаком по столу, выходили из комнаты и даже шутили над своим затруднительным положением. Хотя доверие в отношениях между американцами и иранцами всегда было дефицитным товаром, я проникся серьезным профессиональным уважением к Тахт-Раванчи и Арагчи. Однако я опасался проявлять его открыто, боясь повредить их карьере.

Тахт-Раванчи и Арагчи были профессиональными дипломатами, а не идеологами, но это не значит, что они не были глубоко преданы Ирану, не гордились революцией и не были полны решимости продемонстрировать способность отстаивать свои позиции на дипломатической арене. Они часто ссылались на трудности, с которыми сталкивались у себя дома, а иногда доверительно рассказывали, что Верховный руководитель только и ждет, чтобы сказать «А я вам говорил», и доказать, что американцам нельзя доверять и что Обама так же заинтересован в смене режима, как и Джордж Буш-младший.

С самого начала атмосфера сентябрьского раунда переговоров сильно отличалась от атмосферы мартовской встречи. Она была более свободной и раскованной. Переговоры велись на английском без переводчика, что намного облегчало обсуждение и придавало ему неофициальный характер. Тахт-Раванчи и Арагчи общались с нами без напряжения. Они старались соблюдать осторожность и не нарушать полученных ими инструкций, но не стеснялись снова и снова возвращаться к обсуждаемым вопросам как на официальных пленарных заседаниях, так и в беседах в узком составе. В первый же день они согласились, что процесс, включающий два этапа, - самое удачное решение. Мы обсудили структуру всеобъемлющего соглашения в целом, но быстро пришли к согласию, что на первом этапе не стоит выходить за рамки обсуждения общих принципов, иначе процесс застопорится. Большую часть времени мы посвятили вопросу о том, что необходимо сделать для разработки промежуточного временного соглашения сроком на полгода. Иранцы хорошо усвоили то, о чем мы говорили с Хаджи. Хотя они регулярно возвращались к проблеме «права» на обогащение  ядерного сырья, в целом они принимали нашу позицию и не зацикливались на этом пункте – по крайней мере на этом этапе.

Вскоре сложился и формат переговоров по секретному каналу. Мы начинали с пленарного заседания, на котором присутствовало по пять представителей обеих сторон, а затем переходили к беседам в узком составе, иногда с глазу на глаз. Тахт-Раванчи и Арагчи чаще всего беседовали со с мной и Джейком, а наши коллеги  подробно обсуждали множество деталей, касающихся предлагаемых нами ограничений и мер контроля, а также ослабления санкций, которые больше всего заботили иранцев.

Самая сложная задача, стоящая перед нами, заключалась в том, чтобы не обмануть ожиданий иранцев относительно степени предлагаемого нами ослабления санкций на срок действия временного соглашения. Мы полагали, что лучшим инструментом частичного ослаблений санкций было бы размораживание иранских нефтяных доходов, поступавших на счета в иностранных банках в объеме примерно $18 млрд. за полгода. Размораживание части этих активов позволило бы сохранить полную архитектуру санкций и рычаги влияния, которые могли понадобиться позже на переговорах по всеобъемлющему соглашению. Неудивительно, что на вопрос о том, что считать «частичным» ослаблением санкций, иранцы смотрели несколько иначе, чем мы. Они упорно настаивали на размораживании всех $18 млрд в обмен на принятие ими ограничений на ядерную программу сроком на полгода. Мы, однако, сразу оговорились, что речь может идти лишь о сумме, не превышающей $4 млрд.

Другая проблема была связана с озабоченностью иранцев тем, до какой степени они могут верить обещанию администрации США в течение полугода не вводить новые санкции, учитывая позицию Конгресса. Их беспокойство нельзя было назвать необоснованным. Мы подробно объяснили, как работает наша политическая система и почему мы уверены, что администрация выполнит свое обязательство, если Иран пойдет на серьезные ограничения ядерной программы в соответствии с обсуждаемыми требованиями. Но иранцев не убеждали наши объяснения – как, впрочем, и нас, учитывая некоторую неустойчивость американской политики.

-          Лучшее, что мы можем сделать, - сказал я Арагчи, - заключить серьезное всеобъемлющее соглашение и затем строго соблюдать его.

Через несколько лет оказалось, что это были пустые слова.

После этого раунда переговоров стало ясно, что впереди нас ждет долгая и утомительная работа. Однако мы уже видели, что начали понимать друг друга. В ответ на не слишком значительное ослабление санкций мы могли добиться замораживания иранской ядерной программы и полного закрытия отдельных направлений. Рухани и Зариф (Президент и МИД), видимо, хотели показать критикам у себя дома, что способны быстро добиться прогресса и ослабления санкций. В ходе неофициальных бесед и Тахт-Раванчи, и Арагчи не раз напоминали, что в случае преждевременной огласки иранское руководство торпедирует переговоры.

Мы договорились с иранцами о новой встрече в сентябре в Нью-Йорке – открывающаяся вскоре ежегодная сессия Генеральной Ассамблеи ООН могла стать хорошим прикрытием для Тахт-Раванчи и Арагчи, которым предстояло сопровождать Зарифа, а также Рухани, который собирался нанести первый визит в ООН в качестве президента Ирана. В Нью-Йорке менее чем за две недели мы провели четыре раунда переговоров и добились значительных результатов. Вечером 18 сентября, во время первой беседы с Тахт-Раванчи и Арагчи в одном из конференц-залов отеля Waldorf Astoria, мы с Джейком положили перед ними на стол первый черновой проект текста соглашения. Мы очень боялись утонуть в дискуссиях, понапрасну теряя время, но быстро поняли, что дело пойдет быстрее, если пройтись по тексту с ручкой в руках, и что для закрепления достигнутых договоренностей следует фиксировать их на бумаге. 

Арагчи был особенно недоволен нашим упорством в отношении суммы размораживаемых в течение полугода активов. А также нашим настоятельным требованием вывода из эксплуатации ядерной инфраструктуры, чтобы обеспечить уверенность в невозможности запуска замороженных центрифуг. Мы твердо стояли на своем и в течение следующей недели шаг за шагом удаляли скобки спорных формулировок и договаривались о важнейших положениях временного соглашения.

Сколь бы продуктивными ни были нью-йоркские раунды переговоров, в них тоже было несколько драматических моментов. Когда иранцы спускались из холла в конференц-зал Waldorf Astoria, мы с Джейком вдруг заметили висевшую на стене напротив двери большую обрамленную фотографию шаха, который останавливался в отеле в 1970-х гг. Мы попытались быстро снять ее, но фото было прочно прикреплено к стене. Тахт-Раванчи и Арагчи, кажется, ничего не заметили, когда мы поспешно подтолкнули их к двери. Последнее, чего мы хотели, - оскорбить наших коллег или вдохновить их на 40-минутную речь, посвященную американской поддержке обветшавшего шахского режима.

Позже на той неделе мы провели еще несколько раундов переговоров за городом, в одном из отелей в Вест-Сайде на Манхэттене, подальше от давки и суматохи, сопровождавших заседания ООН. Иранская делегация без проблем могла незаметно приезжать в отель и уезжать из него. Манхэттен с его людским калейдоскопом был единственным местом, где никто не обратил бы внимания на пятерых парней в белых рубашках, застегнутых на все пуговицы, но без галстуков.

Успех прямых двусторонних переговоров подготовил почву для первой встречи госсекретаря Керри и Зарифа на полях переговоров на уровне министров в формате «Группы 5+1», состоявшихся в ООН 26 сентября. В ходе получасовой беседы с глазу на глаз они рассмотрели вдохновляющие результаты переговоров по секретному каналу и решили продолжать использовать его. Это были первые полчаса из многих часов встреч с глазу на глаз, переписки и телефонных разговоров Керри и Зарифа; дальнейшие успехи переговоров были достигнуты во многом благодаря сложившимся между ними отношениями и их энергии.

Между тем Джейк пытался изучить возможность встречи Рухани и Обамы. Вначале мы получали положительные сигналы от Зарифа и иранских посредников, но чем дальше Рухани и его политические советники рассматривали идею, тем больше опасались потенциальной негативной реакции в Тегеране. Рухани уже произвел фурор в ООН, решительно заявив, что, в отличие от Ахмадинежада, признает холокост, и работал вместе с Зарифом, выступая на множестве встреч и раздавая интервью, чтобы полностью изменить лицо иранской дипломатии. Как только иранцы начали давить на нас, выдвигая в качестве предварительного условия даже краткой неофициальной встречи удовлетворение хорошо известного нам требования признать их «право» на обогащение ядерного сырья, стало очевидно, что игра не стоит свеч.

К немалому нашему удивлению, в последний день пребывания Рухани в Нью-Йорке иранцы сами обратились к нам с предложением организовать телефонный разговор двух президентов. Никаких предварительных условий они не выдвигали. Беседа состоялась, когда Рухани уже следовал на своем автомобиле в аэропорт. Пауза, когда в трубке были слышны лишь длинные гудки, показалась нам длиною в жизнь. Джейк, естественно, волновался. Правильный ли ему дали номер? А вдруг это был розыгрыш и нам ответит какой-нибудь радиоведущий из Канады? Наконец Рухани снял трубку. Они с Обамой дружески побеседовали 15 минут. Обама поздравил Рухани с победой на выборах и подчеркнул, что теперь у них появилась историческая возможность решить ядерную проблему. Учитывая, что разговор, возможно, прослушивается представителями множества спецслужб, Обама говорил о секретных двусторонних переговорах завуалировано. Рухани ответил столь же конструктивно. Финал был почти сюрреалистическим: заканчивая разговор, он по-английски пожелал Обаме «хорошего дня». Едва мерцающая возможность разгоралась все ярче.

Мы еще дважды встречались в октябре в знакомой обстановке оманского пляжного клуба. Главным источником недовольства иранцев оставался вопрос об ослаблении санкций. Мы твердо стояли на своем, предлагая разморозить на полгода примерно $4 млрд. – значительно меньше, чем иранцы, которые добивались размораживания всех 18 млрд. Кроме того, у нас были серьезные расхождения в вопросе об ограничении работы предприятия по производству тяжелой воды в Эраке, а также по формулировкам в пункте о «праве» иранцев на обогащение ядерного сырья. Стремясь учесть некоторые главные источники беспокойства, на которые указывали критики процесса в формате «Шестерки», мы (с некоторым опозданием) начали настаивать на замораживании не только установки, но и производства новых центрифуг. Это вывело Арагчи из себя.

-Что еще вы от нас потребуете?! – вскричал он с явным раздражением.

Мы подробно обсудили с иранцами, как вести себя на новой встрече в формате «Группы 5+1», которая должна была состояться в Женеве в середине октября, в разгар наших переговоров по секретному каналу в расширенном составе в том же месяце. Мы понимали, что приближаемся к точке, в которой два процесса сольются, но мы уже добились поразительных успехов на секретных двусторонних переговорах и считали, что важно посмотреть, как далеко мы продвинемся к концу октября. Арагчи предложил сделать на встрече в Женеве общую презентацию от имени Ирана и обрисовать контуры подхода, включающего два этапа, в том числе заключение временного и всеобьемлющего соглашения. Иранцы не станут останавливаться на деталях, по которым мы достигли предварительной договоренности, а также на положениях, по которым сохраняются разногласия, - они представят лишь общую структуру процесса. К моменту окончания напряженного двухдневного (26-27 октября) раунда переговоров по секретному каналу у нас был проект документа. В нем было всего пять или шесть спорных формулировок, но в целом он уже был похож на серьезный шаг вперед после многих лет пробуксовок в решении иранской ядерной программы. На встрече с султаном Кабусом, состоявшейся непосредственно перед тем, как мы вылетели домой из Маската, я еще раз поблагодарил его за все усилия по организации работы канала.

Мы были удивлены тем, чтов течение восьми раундов переговоров нам удалось сохранять секретность канала. Мы понимали, что это не может продолжаться долго, учитывая, что по меньшей мере два журналиста уже сопоставили кое-какие факты.

Новый раунд переговоров в формате «Группы 5+1» (работа этого формата началась в 2005 г.) под руководством Верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности Кэти Эштон должен был начаться 7 ноября в Женеве. Мы сказали иранцам, что сообщим нашим партнерам по «Группе 5+1» о наших прямых двусторонних встречах перед ноябрьской сессией. Они немного занервничали, но поняли, что время пришло. Мы наметили еще один раунд переговоров по секретному каналу на 5-7 ноября, чтобы посмотреть, не удастся ли удалить еще несколько скобок в тексте чернового проекта соглашения перед тем, как мы представим его партнерам по «Шестерке» в качестве основы для ускорения заключения временного соглашения.

Мы (американцы) долго спорили о том, когда именно следует рассказать о переговорах по секретному каналу нашим ближайшим союзникам. Я буквально разрывался: с одной стороны будучи заместителем госсекретаря, я не один год проработал с коллегами по «Шестерке» и, кроме того, вполне понимал обоснованное беспокойство израильтян и наших партнеров из числа стран Персидского залива, а с другой стороны, отлично понимал, как опасна утечка информации и преждевременная огласка. Осенью 2013 года Белый дом склонялся к тому, чтобы сохранять информацию в секрете как можно дольше, но к концу октября для этого уже не было никаких серьезных оснований.

...рассказали о наших усилиях и важнейших договоренностях и разногласиях с иранцами нашим партнерам по «Группе 5+1». Некоторые их них очень удивились. У британского правительства, например, были свои превосходные источники в Омане, и в целом оно было осведомлено о наших успехах. В конце сентября Обама поделился информацией с премьер-министром Израиля Нетаньяху во время разговора один на один в Белом доме. Тот тоже не очень удивился – у израильтян тоже были свои источники в регионе, но он воспринял новость не так спокойно, как британцы. Он считал наш секретный канал предательством.

5 ноября мы встретились с иранцами в женевском отеле Mandarin – подальше от отеля InterContinental, где через несколько дней должен был проходить очередной раунд переговоров в формате «Группы 5+1». Президент Обама и госсекретарь Керри велели нам в последний раз попытаться усовершенствовать черновой проект текста соглашения, который теперь деликатно именовался «Проект совместного рабочего документа». Мы немного продвинулись вперед по формулировке положения о «приостановке работы» предприятия в Эраке, но в этом пункте также был текст в скобках. В определении деталей замораживания завода по обогащению ядерного сырья в Нетензе и предприятия  «Фордо», а также конверсии и ликвидации существующих запасов высокообогащенного (20%) урана мы продвинулись совсем незначительно. Мы почти достигли взаимопонимания в вопросе об ответном ослаблении санкций, договорившись о размораживании примерно $4 млрд. иранских активов в течение полугода, предложенном нами а начале переговоров по секретному каналу. Мы также пришли к согласию относительно беспрецедентной процедуры проверок соблюдения иранцами своих обязательств и мер контроля, создав прочную основу для более строгих мер в рамках будущего всеобъемлющего соглашения. В итоге в черновом проекте текста соглашения, подготовленного нами с Тахт-Раванчи и Арагчи (четыре с половиной страницы, напечатанных через один интервал) осталось три или четыре спорные формулировки, которые нам предстояло доработать.

При ознакомлении партнеров по «Группе 5+1» с проектом документа имел место ряд неприятных моментов, что, видимо, было неизбежно. Наши успехи весьма впечатлили некоторых из наших европейских коллег, но они были недовольны тем, что их держали в неведении. Кэти Эштон проделала огромную работу, чтобы «Шестерка» сосредоточилась на возможностях, открываемых проектом документа. Зариф уже прибыл в Женеву и был готов выступить от имени  иранской команды. Джон Керри прилетел 8 ноября. В ближайшее время должен был прибыть министр иностранных дел Франции Лоран Фабиус, который, помимо своего  выдающегося галльского эго, немного задетого сокрытием информации о секретном канале, привез с собой и ценные соображения о том, как доработать спорные формулировки, особенно по предприятию в Эраке. Сергей Лавров и другие министры иностранных дел также вылетели в Женеву.

Следующие несколько дней были отмечены многими драматическими моментами, включая как возникшие под надуманными предлогами, так и действительно отражающие раздражение, возмущение и усталость участников переговоров. На нас все сильнее давили в Вашингтоне, требуя принятия нового пакета санкций, Зариф у себя дома также сталкивался с недоверием и критикой задним числом. Некоторые наши партнеры по «Группе 5+1» все еще переживали из-за секретного канала. Кэти Эштон и Джон Керри мастерски сняли большую часть напряженности в «Группе 5+1», и мы подготовили новый текст, поддержанный участниками «Шестерки». За основу был взят черновой проект текста, согласованный в ходе переговоров по секретному каналу. Некоторые спорные формулировки были изменены, и, кроме т ого, было добавлено несколько новых пунктов.

Зариф был не в восторге от обновленного текста, с которым он ознакомился 9 ноября. Иранцы знали, что в двустороннем проекте документа, над которым мы работали в течение многих месяцев, остались спорные формулировки. Знали они и то, что он должен быть рассмотрен и одобрен остальными участниками «Группы 5+1», которые, несомненно, захотят внести в него свои поправки. Но Зариф напомнил Керри, что сталкивается с жестким давлением в Тегеране и поэтому любые, даже самые незначительные, изменения текста крайне нежелательны. Как и многие талантливые дипломаты, Зариф был неплохим актером, и, когда он схватился за голову, изображая глубокое потрясение и горько сетуя на наше лицемерие, ему удалось растрогать некоторых министров.

После долго дня и ночи обсуждений министры согласились проконсультироваться с своих столицах и 22 ноября провести еще один – как мы надеялись, финальный – раунд переговоров в Женеве. Существование секретного канала все еще не было предано широкой огласке, и мы опасались, что, если они раскроют информацию, это затруднит завершение работы над временным соглашением. Мы с Джейком вернулись в Женеву 20 ноября, чтобы помочь устранить последние расхождения с иранцами. С ведома и согласия Кэти Эштон 21 ноября мы вместе с присоединившейся к нам Венди Шерман встретились с Арагчи и Тахт-Раванчи. Нам удалось снять некоторые спорные вопросы. Иранцев, видимо, устроила формулировка понятия «обогащение» (урана) в преамбуле, поскольку мы аккуратно разделили понятия «право» и «обогащение» (урана) – первое теперь определялось в широком смысле, то есть в соответствии с текстом Договора о нераспространении ядерного оружия, как признанное право участников договора на добросовестное использование атомной энергии в мирных целях, а второе – в узком смысле, связанном с требованием Ирана, то есть допускалось при условии принятия и соблюдения согласованных обеими сторонами долгосрочных ограничений на реализацию иранской ядерной программы. Мы также немного продвинулись вперед по Эраку – Арагчи и Тахт-Раванчи признали, хотя и неохотно, поправки французов, требовавших более строгой формулировки положения о прекращении «строительных работ» на этом объекте.

Мы также добились включения в текст документа превосходного набора мер контроля над соблюдением  соглашения, включая проверки работы предприятий в Нетензе и объекта «Фордо» в режиме 24/7 и доступ наблюдателей ко всем звеньям производственной цепочки. Что касается ответного ослабления санкций, то мы жестко отстаивали схему, которую Керри в конце концов согласовал с Зарифом. Она основывалась на размораживании $4,2 млрд. иранских нефтяных доходов в течение полугода, при этом предусматривались помесячные выплаты в равных долях. Схема включала еще несколько дополнительных шагов – прежде всего ослабление санкций, затрагивающих интересы автомобильной отрасли. Главным бенефициаром выступал французский автомобильный концерн Renault. С лукавым блеском в глазах Зариф рассказывал нам, что их двусторонние беседы с Фабиусом в Женеве в основном были посвящены именно этой теме, а вовсе не Эраку и другим спорным вопросам, о которых французский министр иностранных дел так любил распространяться на публике.

22 и 23 ноября Джон Керри с присущей ему энергией лично участвовал в работе, подталкивая Зарифа к финишной черте и помогал Кэти Эштон руководить «Группой 5+1». Он действовал в тесном контакте с президентом, связываясь с ним по секретной телефонной линии. Мы с Джейком приехали в отель InterContinental для финального прорыва. До номера люкс, в котором расположился госсекретарь, мы добирались, пользуясь служебными лифтами и лестницами. Эти шпионские страсти на данном этапе могли показаться несколько излишними, но за прошедшие восемь месяцев мы привыкли соблюдать осторожность и полагали, что лучше показаться смешными, чем предать огласке секретный канал до подписания временного соглашения, теперь озаглавленного «Совместный план действий».

Мы видели, что иранцы спешат закончить работу над соглашением, прежде чем этому помешает политическая ситуация у них в стране. Однако мы не считали, что должны согласиться на какие-либо дополнительные уступки в отношении санкций, и были уверены, что нам удалось сохранить большинство рычагов влияния для решения намного более сложной задачи – ведения переговоров по всеобъемлющему соглашению. Мы с Джейком были в том странном состоянии, которое наступает от постоянного напряжения и хронического недосыпания, и, вспоминая знаменитую сцену из фильма «Храброе сердце», когда персонаж Мела Гибсона призывает соотечественников-шотландцев не отступать перед кавалерийской атакой англичан, лишь твердили друг другу «Держаться, держаться, держаться!», когда иранцы требовали новых уступок.

24 ноября в двум часам ночи мы почти закончили. Министры уже начали терять терпение, и я встретился с Тахт-Раванчи, чтобы убрать последние противоречия и проутюжить оставшиеся спорные формулировки. Усталые, но довольные, мы тихо поздравили друг друга. В четыре утра Кэти Эштон разбудила министров и пригласила их на церемонию подписания временного соглашения. За полчаса до начала церемонии Арагчи позвонил мне и сказал, что есть еще «всего две-три поправки, которые надо внести в текст. Иранцы никогда не почувствовали бы себя полностью удовлетворенными, если ьы не попытались добиться уступок почти по каждому пункту и не исчерпали бы нашего терпения до последней капли. Я вежливо рассмеялся и сказал:

- Вы немного опоздали. Мы уже закончили.

Принятие «Совместного плана действий» было всего лишь небольшим, промежуточным шагом на пути к цели. Иран обязался заморозить свою ядерную программу на полгода и отказаться от некоторых ее важнейших направлений, и прежде всего ликвидировать существующие запасы высокообагащенного (20%) урана. Кроме того, иранцы согласились на серьезные меры контроля. В ответ мы обязались частично ослабить действующие санкции и в течение полугода не вводить новые.

«Совместный план действий» породил немало проблем. Так, 24 ноября 2013 года премьер-министр Израиля Нетаньяху публично заявил, что для Ирана он стал «соглашением века». Я сказал Тахт-Раванчи, что израильский премьер делает подобные громкие заявления лишь для того, чтобы укрепить свое политическое положение, и иранец удовлетворенно улыбнулся. Затем на нас обрушился с критикой Конгресс, который предрекал, что иранцы нас обманут, а стройное здание санкций, которые мы так кропотливо строили все эти годы, будет разрушено задолго до подписания всеобъемлющего соглашения. Однако эти предсказания не сбылись. «Совместный план действий» был серьезным соглашением, во многих отношениях более выгодным нам, чем иранцам, которые по-прежнему подвергались огромному экономическому давлению. И нам, и Ирану этот документ дал возможность продемонстрировать, что обе стороны способны соблюдать свои обязательства, выполняя свою часть взаимовыгодной сделки, а президенту Обаме и госсекретарю Керри – время и пространство, необходимые для того, чтобы договориться об окончательном всеобъемлющем соглашении.

Информация об американо-иранском секретном канале была обнародована через несколько часов после подписания «Совместного плана действий» - в частности, для того, чтобы объяснить, как «Группе 5+1» так быстро удалось заключить промежуточное соглашение с Ираном.

В 2014 году в Вене была продолжена многосторонняя работа над проектом всеобъемлющего соглашения при значительно расширившейся команде переговорщиков, включая финансистов, энергетиков. Продолжалось давление Конгресса на введении новых, более жестких санкций. Весной 2015 года в Лозанне (Швейцария) состоялся длительный марафон переговоров. Переговоры Керри с Зарифом и Кэти Эштон в Лозанне в конце марта и начале апреля 2015 года были самыми длительными, в котором участвовали госсекретари со времен Кэмп-Дэвида в 1978 году. В итоге в апреле было объявлено и достижении договоренности по основным положениям «Совместного всеобъемлющего плана действий», а в июне соглашение было подписано. В обмен на частичное ослабление санкций Иран обязался навсегда отказаться от разработки ядерного оружия и согласился на строгие долгосрочные ограничения гражданской ядерной программы. При этом 98% иранских запасов обогащенного урана и почти две трети центрифуг должны были быть ликвидированы. Соглашение отрезало Ирану и другие потенциальные пути к созданию ядерной бомбы., поскольку предусматривало демонтаж активной зоны ядерного реактора на предприятий по производству тяжелой воды в Эраке и мощностей по производству оружейного плутония. Был запущен механизм строгих проверок и мер контроля, в том числе перманентных.

Когда мы впервые тайно вылетели в Оман в начале 2013 года, трудно было даже вообразить, что иранскую ядерную программу, - в то время самую взрывоопасную и международном пейзаже – удастся решить средствами дипломатии. Этому препятствовала, помимо всего прочего, и долгая история обид и недоверия в американо-иранских отношениях. Политика Вашингтона и Тегерана была разрушительной, в ней почти на оставалось места для маневрирования и готовности к риску. Ядерная программа как таковая была настолько сложна и запутана, что могла свести с ума любого. У нас почти не было оснований полагать, что удастся преодолеть хотя бы одно из этих препятствий, не говоря уже обо всех.

Ни «Совместный план действий», ни «Совместный всеобъемлющий план действий» не были эталонными соглашениями. В идеале Иран должен был полностью отказаться от обогащения ядерного сырья, а существовавшие обогатительные предприятия должны были быть демонтированы. Но мы живем не в идеальном мире, и такое блюдо, как совершенство, редко присутствует в дипломатическом меню. Не в наших силах было лишить иранцев ядерных ноу-хау. Знания нельзя уничтожить ни военными, ни дипломатическим средствами. Но в наших силах было серьезно и надолго ограничить ядерную активность Ирана, строго контролировать соблюдение иранцами своих обязательств, обеспечив беспрецедентный доступ наблюдателей к ядерным объектам, и помешать иранскому руководству создать атомную бомбу.

Фрагмент из книги Лебедевой М.М.  «Технология ведения международных переговоров»

            6.3. Тактические приемы на международных переговорах

Структурными элементами технологии ведения переговоров кроме этапов ведения переговоров и способов подачи позиции являются тактические приемы. Развитие переговорной техники ведет к появлению новых тактических приемов, появлению их различных производных вариантов и модификаций.

В случае торга одним из наиболее часто используемых приемов является «оказание давления на партнера», которое осуществляется путем угроз, нажима, блефа и других сходных действий. Цель «оказания давления» — вынудить противоположную сторону согласиться на предлагаемое решение. Иногда для усиления давления используются и чисто психологические приемы. Так, Ш. де Голль, вспоминая о переговорах конца 1940 — начала 1941 г. с англичанами, рассказывает, что «машина давления» действовала постоянно на официальных и неофициальных встречах. На французскую делегацию оказывала воздействие и английская пресса, которая создавала атмосферу нетерпимости и порицания.

В довольно жестком виде давление осуществляется через выдвижение ультиматумов. Одним из таких примеров может служить захват заложников в резиденции японского посла в Перу в конце 1996 г., когда террористы выдвинули требование в виде ультиматума об освобождении своих сторонников из тюрем. Только на этом основании они готовы были вести дальнейшие переговоры об освобождении заложников.

Давление и угрозы не обязательно имеют под собой реальную основу. Иногда за угрозами ничего не следует. Если для противоположной стороны это становится очевидным, то угрозы теряют свою силу и вряд ли могут быть применены вторично. Вообще часто тот, кто применяет угрозы, но впоследствии не может реализовать их, оказывается в неловком положении, а иногда и просто в проигрыше. Так, во время Женевских переговоров 1954 г. между Китаем и Францией относительно прекращения огня французский премьер-министр заявил, что либо  в течение 30 дней он заключит мир, либо уйдет в отставку. В дальнейшем в ходе переговоров эта угроза использовалась китайскими представителями для получения преимуществ.

Прием «оказания давления» ориентирован на то, чтобы добиться согласия партнера по переговорам, но эти решения вынужденные и потому непрочные. Противодействовать оказанию давления можно, например, ведя переговоры через посредника. Публично или, по крайней мере, в присутствии третьей стороны такой прием используется реже.

Прием «значительного завышения первоначальных требований» всегда сопровождает торг. Как показал американский исследователь О. Бартос, итоговое решение на переговорах, ведущихся путем торга, в значительной степени зависит от первоначальных предложений и оказывается примерно посередине. Стремясь сместить точку «серединного решения» в свою сторону, участники запрашивают гораздо больше того, что надеются получить на самом деле.

В практике международных переговоров прием «завышения первоначальных требований» в рамках торга интенсивно применялся в период холодной войны. Вот как описывает процесс переговоров В. Л. Исраэлян. Переговоры часто строились на выдвижении заведомо неприемлемых для другой стороны предложений. «Затем шел длительный период взаимной критики, когда каждый старался убедить партнера в необоснованности его позиции. Когда же аргументы сторон исчерпывались, переговоры неизбежно заходили в тупик. Для их продолжения запрашивались новые инструкции».

Очевидно, что, используя этот прием, участник рискуют выйти за пределы переговорного пространства и побудить другую сторону участника к реализации ее BATNA. Для противодействия приему «первоначального завышения требований» выдвигается требование обосновать выдвигаемые требования. Вообще то, насколько могут быть завышены первоначальные требования, в значительной степени обусловлено культурными нормами.

Другим тактическим приемом является «расстановка ложных акцентов в собственной позиции». Суть его заключается в том, чтобы продемонстрировать партнеру крайнюю заинтересованность в решении какого-либо вопроса, хотя на самом деле этот вопрос является второстепенным. В дальнейшем требования по данному вопросу снимаются без особого ущерба для собственных интересов, поскольку они не затрагивали главных из них. При этом само снятие каких-либо пунктов представляется как уступка, взамен которой требуют ответных шагов от противоположной стороны.

В более жестком варианте прием «расстановки ложных акцентов в собственной позиции» выглядит как вымогательство. Противодействие использованию данного приема аналогично противодействию приему «значительного завышения первоначальных требований»: просьба обосновать все выдвигаемые требования может ограничить сферу его использования.

Близким к описанным приемам является «выдвижение требований в последнюю минуту». Он состоит в следующем. В конце переговоров, когда практически становится очевидным успешное их завершение, одна из сторон выдвигает новые требования. При этом она исходит из того, что ее партнер, будучи крайне заинтересованным в подписании достигнутых предварительных договоренностей, пойдет на уступки. Прием является частным случаем выдвижения ультимативных требований. Риск, что договоренности вообще не будут достигнуты, здесь довольно велик, кроме того, страдает репутация стороны, применяющий этот прием. Однако у нее есть вероятность получить значительную уступку в конце переговоров. Отклонение требований, выдвинутых в последнюю минуту, во многих случаях все же позволяет успешно завершить переговоры.

При торге участники переговоров прибегают и к такому приему, как «выдвижение требований по возрастающей». Видя, что партнер соглашается с вносимыми предложениями, другой участник переговоров выдвигает все новые и новые требования. Эта тактика была использована, например, премьер-министром Мальты на переговорах с Великобританией в 1971 г. по поводу размещения на территории Мальты воздушных и морских баз. Каждый раз, когда Великобритания считала, что соглашение уже достигнуто, выдвигались новые условия. Одновременно следовали угрозы возможности предоставления баз Советскому Союзу или Ливии. В итоге сумма этих новых требований обернулась для Великобритании 10 миллионами фунтов стерлингов или гарантиями занятости для докеров и рабочих баз в течение всего действия договора. Для того чтобы ограничить возможность применения данного приема, важно, как только партнер начнет выдвигать требования по возрастающей, обратить его внимание на это.

В более широком контексте приемы «вымогательства», «выдвижения требований в последнюю минуту», «выдвижения требований по возрастающей» являются вариантами другого приема — постановки партнера в безвыходную ситуацию или «тактики затвора», по определению Р. Фишера и У. Юри. Как отмечают эти авторы, данная тактика укрепляет собственную позицию за счет ослабления контроля над ситуацией, поскольку партнер может прервать переговоры и перейти к односторонним действиям. Аналогичными характеристиками обладают тактические приемы, связанные с угрозами, давлением, блефом, ультимативностью требований, по принципу: либо согласие, либо разрыв переговоров.

Довольно типичным для торга является прием «двойного толкования» текста. Он предполагает, что при выработке итогового документа одна из сторон «закладывает» в него формулировки с двойным смыслом, для того чтобы в будущем трактовать соглашение в своих интересах, не нарушая его формально, т.е. следуя его «букве». Следует очень тщательно проводить работу над текстом соглашения, стремясь избежать «двойного толкования».

К числу тактических приемов торга относится «салями». Такое ироничное название прием получил по аналогии с тем, как нарезается колбаса салями — очень тонкими ломтиками. Прием заключается в предоставлении информации партнеру по переговорам очень небольшими порциями. То же, но в еще большей степени относится к уступкам — они делаются очень маленькими шажками. Смысл приема заключается в том, чтобы получить максимально возможное от противоположной стороны, а самому действовать крайне медленно и осторожно. В основе приема лежит посылка, что партнер «сдастся первым». Применение этого приема, как правило, ведет к значительному затягиванию переговоров, а то и к срыву их.

Близкий к приему «салями» — прием «выжидания», или «молчания» на переговорах. Смысл его тот же, а именно, вынудить партнера первым давать информацию. И недостатком его, как и в предыдущем случае, является затягивания переговоров. Кроме того, сторона, применяющая прием «выжидания», пассивна, инициатива принадлежит противоположной стороне. И если она умело воспользуется этим, то переговоры пойдут по предложенному ей сценарию.

Следует иметь в виду, что «выжидание» или «молчание» на переговорах не всегда являются следствием использования тактического приема. Не исключено, что представитель одной из сторон на переговорах не располагает достаточной самостоятельностью для принятия решений и вынужден постоянно запрашивать «центр».

Торг необязательно связан с приемами «жесткого поведения на переговорах». Возможно, что одна из сторон предпримет действия, напоминающие «заискивание». Обычно они применяются более слабой стороной в надежде получить хотя бы минимальные уступки от партнера.

В целом же важно иметь в виду, что использование приемов торга в ряде случаев приводит к достижению целей. Однако существует, во-первых, риск разрыва переговоров, во-вторых, высокая вероятность, что партнер не будет выполнять соглашение, подписанное под давлением. Наконец, в-третьих, между участниками переговоров теряется доверие.

Другая группа приемов ориентирована на партнерский подход. К ней относится, например, прием постепенного повышения сложности обсуждаемых вопросов. Он подразумевает, что переговоры начинаются с наиболее легких вопросов, т.е. с тех, которые вызывают наименьшие разногласия. Затем их участники переходят к более сложным проблемам. При этом исходят из того, что достижение договоренностей по ряду вопросов оказывает положительное воздействие (в частности, психологическое) на участников переговоров, демонстрирует принципиальную возможность достижения взаимоприемлемых решений, формирует доверие сторон друг к другу. Такое же воздействие данный прием может оказывать и на общественное мнение. Кроме того, он усиливает взаимозависимость сторон через достигнутые договоренности. Как отмечает К. Митчелл, прием постепенного повышения сложности обсуждаемых вопросов весьма успешно использовала Ирландия в 1921 г. на переговорах с Великобританией, в результате которых была достигнута договоренность о создании Ирландией независимого государства.

Однако прием «постепенного повышения сложности» имеет и недостатки. В частности, он не позволяет увязывать различные по значимости вопросы, а следовательно, ограничивает возможности взаимовыгодного «размена уступками». Накладываются ограничения и на использование двухфазного решения: сначала выработать «общую формулу», а потом согласовать детали.

В сложных конфликтных ситуациях при использовании партнерского подхода применяется такой прием, как разделение проблемы на отдельные составляющие и вынесение спорных вопросов за скобки. Иными словами, соглашение достигается не по всему комплексу проблем, а только по их части, спорные же вопросы оказываются вне рассмотрения. В неполном решении вопросов слабая сторона данного приема.

Однако нередко наличие частичных договоренностей предпочтительнее, чем вообще отсутствие каких-либо соглашений. По этому пути пошли, например, при урегулировании афганского и намибийского конфликтов в конце холодной войны. В обоих случаях на переговорах обсуждался внешнеполитический контекст проблем, внутренние же аспекты были вынесены «за скобки». В Афганистане они впоследствии дали о себе знать, причем в крайне острых формах, чего нельзя сказать, например, о Намибии.

При решении спорных вопросов, которые предполагают равный раздел функций, полномочий, территории и т.п., возможно применение приема, основанного на том, что один из участников предлагает принцип раздела и проводит раздел, а другой выбирает. Используя аллегорию, можно сказать, что один делит «пирог», а другой выбирает себе кусок. Суть приема заключается в следующем: первый, опасаясь получить меньшую часть, будет стремиться к тому, чтобы разделить как можно точнее поровну.

Еще один прием — увеличение альтернативности переговорных решений, когда разрабатывается большое количество различных вариантов. Этот прием предполагает прежде всего творческое отношение к переговорам и практически не имеет ограничений. Единственной проблемой при его использовании может оказаться затягивание переговоров при наличии огромного числа вариантов или альтернатив решения.

В ходе переговоров нередко применяется сразу нескольких близких по своим характеристикам и направленности приемов. Например, после «разделения проблемы на отдельные составляющие» и вынесения части из них «за скобки» в отношении остальных используется прием «постепенного повышения сложности обсуждаемых вопросов»: сначала согласовываются вопросы, по которым позиции сторон совпадают или близки, затем участники переговоров переходят к более сложным проблемам.

В рамках партнерского подхода используются и такие тактические приемы, как указание на те моменты, которые не были учтены партнером, но которые могут помочь в нахождении взаимоприемлемого решения; апеллирование к необходимости совместного решения проблемы; разъяснение партнеру, в чем состоят ошибки восприятия, и т.п.

Некоторые тактические приемы на переговорах имеют двойственный характер. Двойственность заключается в том, что по своему проявлению они сходны, однако имеют разный смысл и соответственно относятся либо к торгу, либо к партнерскому подходу. При описании таких тактических приемов, как правило, не обращают внимания на возможность их двойственного характера, каждый автор приводит их по собственному усмотрению в том или ином варианте. Однако именно заложенная в них двойственность делает порой эти приемы более сложными для распознавания.

Одним из таких двойственных приемов является прием пакета, или, как его еще называют, — увязки. Он состоит в том, что несколько предложений или вопросов увязываются и предлагаются к рассмотрению вместе (в виде «пакета» — отсюда и название). В результате обсуждению подлежат не отдельные предложения или вопросы, а их комплекс. Обычно увязываются выдвигаемые предложения, хотя иногда могут увязываться, например, и вопросы повестки дня.

Использование «пакета» в рамках торга предполагает увязывание привлекательных, отвечающих главным интересам другой стороны предложений с мало приемлемыми для нее в один «пакет». По определению Ф. Ч. Икле, такая «пакетная сделка» представляет собой «продажу в нагрузку». При этом мало приемлемые предложения нередко имеют весьма отдаленное отношение к теме обсуждения. Сторона, предлагающая «пакет», исходит из того, что партнер, будучи крайне заинтересован в нескольких предложениях из «пакета», примет и остальные. В случае отказа партнера принять их участник, предложивший «пакет», имеет возможность реализовать пропагандистскую функцию переговоров, выдвинув обвинения в нежелании противоположной стороны конструктивно подходить к решению проблемы, делая при этом акцент на приемлемых для партнера предложениях. Одним из примеров «пакета» в рамках торга с использованием пропагандистской функции может служить заявление иракского лидера С. Хусейна в августе 1990 г. о готовности вывести свои войска из оккупированного Ираком Кувейта в ответ на вывод израильских войск с Западного берега реки Иордан и сектора Газа, а также сирийских войск из ливанской долины Бекаа. Тогда было очевидным, что Израиль не пойдет на подобный размен, что это — крайняя форма «пакета» для торга. Чаще же в «пакет» увязываются предложения, которые при определенном «нажиме» могут быть приняты противоположной стороной.

Другой вид «пакета» применяется в рамках совместного с партнером поиска решения проблемы. Суть такого «пакета» заключается в том, что он представляет собой увязку интересов с возможным выигрышем для всех участников или, по крайней мере, сторона, предлагающая «пакет» оценивает его как взаимовыигрышный. Преимущества «пакетного решения», как заметил глава американской делегации на переговорах 1981 г. по ядерным силам средней дальности (ЯССД) П. Нитце, состоит в том, что оно дает сразу некую формулу варианта решений, а не предполагает изнурительного и долгого размена уступками.

В то же время «пакет», даже относящийся к партнерскому подходу, имеет и свои недостатки. Если переговоры охватывают большой круг проблем, то громоздкость «пакета» может привести к значительному снижению эффективности переговоров.

Участники переговоров могут усилить конфликтные отношения или, напротив, ослабить их путем варьирования количества и характера «вопросов для обсуждения». Этот прием может рассматриваться как разновидность «пакета».

Двойственным характером обладает также прием коалиционной, или блоковой, тактики. Он используется на многосторонних переговорах и заключается в согласовании своих действий с партнерами по коалиции, выступающими единым блоком. Смысл приема может состоять в том, чтобы при большом числе сторон, участвующих в переговорах, сначала найти решения для части из них и тем самым облегчить поиск конечного решения. В этом случае прием «коалиционной» тактики используется в русле совместного с партнером анализа проблемы. При торге прием «блоковой тактики» направляется на объединение усилий для блокирования реализации интересов противоположной стороны.

Один из наиболее распространенных приемов, имеющих двойственный характер, — уход (тактика избегания). Этот прием близок к действиям, которые описаны польским праксиологом Т. Котарбинским и названы им «уклонение от борьбы». В принципе в рамках торга «уход» используется чаще, при партнерском подходе — реже. Во втором случае его конструктивность состоит в том, чтобы, например, дать возможность обдумать предложенное решение, провести консультации или неформальные встречи.

В ситуации торга уход связан с закрытием позиции. На этапе уточнения позиций уход применяется для того, чтобы не дать партнеру точную и определенную информацию по тем или иным пунктам позиции, на этапе дискуссии — с целью не вступать в дискуссию (например, в случаях, если позиция по данному вопросу плохо проработана или участник не заинтересован в обсуждении данного вопроса). При согласовании позиций «уход» используется для отклонения в косвенной форме нежелательных предложений.

Уход имеет множество разновидностей: это могут быть просьбы отложить рассмотрение проблемы, ответ не по существу задаваемого вопроса и просто игнорирование заданного вопроса. Следует различать прямой и косвенный виды ухода. В первом случае прямо предлагается отложить данный вопрос, перенести его обсуждение на другое заседание, при косвенном уходе это делается в завуалированной форме, порой так, что не сразу становится очевидным использование данного приема (например, ответ на вопрос дается, но крайне неопределенный). Иногда для того, чтобы избежать необходимости поиска оправданий, используется уход в виде шутки. Конечно, шутка может быть более или менее удачной, однако важно, чтобы она была воспринята партнером. Как правило, именно прямой вид «ухода» соотносится с партнерским подходом (сторона, применяющая его, просит партнера дать время для того, чтобы обдумать решение). При торге чаще используется косвенный вид «ухода».

Уход имеет много не только разновидностей, но и производных. Например, используется такой прием, как «возвращение к дискуссии». Он заключается в том, что одна из сторон возвращается к этапу обсуждения тогда, когда участники уже подошли к согласованию итогового решения. Этот прием может использоваться для того, чтобы избежать подписания договоренностей, или для дополнительного выявления интересов с целью выработки наиболее сбалансированного итогового документа.

Интенсивность использования ухода обычно бывает высокой в тех случаях, если тот или иной участник не заинтересован на данный момент в решении проблемы на переговорах (например, ожидает изменений в позиции противоположной стороны в более благоприятную для себя сторону в результате предстоящих выборов), если его позиция плохо проработана, если участники переговоров не обладают правом принятия решения. Фактически поведение на переговорах в этих случаях состоит из серии «уходов». Однако в такой ситуации создается опасность срыва переговорного процесса и реализации партнером альтернативы переговорному решению (АТНА).

Несколько менее распространенным по сравнению с уходом, но также имеющим двойственный характер, является прием пробного шара. Он состоит в том, что предложение формулируется не в виде предложения, а в виде идеи, которая ни к чему не обязывает. Например, партнеру предлагается ответить на вопрос «а что, если?..» Нередко противоположная сторона начинает реагировать на эту формулировку как на предложение и обсуждать перспективы его реализации или, напротив, причины, по которым предложение, по ее мнению, должно быть отклонено. Инициатор же при такой постановке вопроса, выслушав партнера, имеет возможность забрать свое предложение назад, не рискуя потерять репутацию, поскольку предложения по существу не было.

В рамках партнерского подхода применение рассматриваемого приема дает возможность косвенного выяснения позиции партнера для поиска взаимоприемлемого решения. Он эффективен, если партнер настроен скорее на торг и ведет себя настороженно. При конфронтационном подходе прием «пробного шара» позволяет получить информацию от противоположной стороны, с тем чтобы потом использовать ее для наиболее полной реализации собственных интересов.

Прием возвращение к дискуссии. Его также можно рассматривать в качестве закрытия позиции, если он используется для того, чтобы избежать подписания договоренностей. Но возможен и иной смысл этого приема. Так, если одному из участников какие-то вопросы остались неясны, он вновь предлагает вернуться к их обсуждению. Таким образом, в этом случае прием «возвращения к дискуссии» может использоваться в рамках подхода, ориентированного на совместный с партнером анализ проблемы для нахождения ее решения. Приведенный пример хорошо иллюстрирует тот факт, что внешне одинаково выраженное действие имеет совершенно иной смысл для участников переговоров, а значит, и является другим тактическим приемом, будучи включенным в разный контекст.

Тактические приемы реализуют не только основную функцию переговоров, но также и другие функции, поэтому можно сопоставить переговорные функции с наиболее характерной для них тактикой ведения переговоров (табл. 3).

6.4. Проблема гибкости и силы позиции при ведении переговоров

Проявление гибкости на переговорах напрямую связано с нацеленностью на совместное решение проблемы. Сильная сторона может столкнуться с органичениями, пытаясь жестко, оказывая давление, навязать свое видение решения проблемы. Более слабая сторона может увеличить силу собственной позиции и тем самым противостоять партнеру следующими способами:

- путем создания коалиции с другими участниками;

- играя на противоречиях между сильными сторонами;

- за счет включения в повестку дня нужных ей вопросов, а в ходе переговоров — именно их обсуждения;

- апеллируя к общественному мнению;

- обращаясь к нормам права, а также к наличию прецедента

в истории отношений между этими партнерами или в исто-

рии вообще (главная проблема, которая здесь возникает, какой принцип взять за основу. Часто стороны исходят из разных принципов в зависимости от того, какой им более выгоден);

- апеллируя к длительным «историческим отношениям» с данной стороной (более слабая сторона подчеркивает продолжительность хороших отношений с партнером и просит учесть это);

- указывая на длительный период отношений в будущем и используя такую перспективу в качестве основы для призыва к заключению более разумного соглашения на нынешнем этапе;

- увязывая различные вопросы в один «пакет»: будучи более слабым по одному вопросу, участник переговоров может оказаться сильнее по другому. Увязка таких вопросов на переговорах позволяет «сбалансировать» силу сторон.

Общим для этих и других рекомендаций по усилению позиции на переговорах является то, что предлагаемые методы направлены на ограничение возможностей более сильной стороны предпринять односторонние действия (отсутствие лучшей альтернативы переговорному решению — BATNA). Это ограничение, создающее зависимость участников переговоров (невозможность решить проблему через односторонние действия), является ключевым, наиболее существенным параметром при определении переговорной гибкости. Отсутствие или ограничение BATNA вынуждает стороны быть гибкими. Напротив, наличие достаточно привлекательной BATNA, т.е. возможности решить проблему в одностороннем порядке, порождает у участников жесткость при их ведении, стремление полностью реализовать свою позицию. В последнем случае часто, поскольку риск срыва переговоров не представляет особой опасности, оказывается возможным применение различного рода угроз, ультиматумов, иных средств давления.